Читать книгу "Соразмерный образ мой - Одри Ниффенеггер"

Роберт появился на свет в Ислингтоне. И безвыездно жил в Лондоне. Его личная лондонская топография сплелась в клубок эмоциональных ассоциаций. Названия улиц вызывали в памяти подружек, одноклассников, скучные и бесцельные прогулы уроков, редкие встречи с отцом, который водил его куда-нибудь пообедать, а потом в зоопарк; полулегальные дискотеки в пакгаузах Восточного Лондона. Он стал воображать себя соучеником близнецов — как будто они втроем ходили в специализированную частную школу, где полагалось носить необычную форму и ездить на экскурсии. Роберт уже не задумывался над своими действиями и не опасался разоблачения. Невнимательность близнецов его даже пугала. У них не было столь необходимого молодым женщинам умения сливаться с городской толпой. Прохожие глазели на них во все глаза, и близнецы, судя по всему, это замечали, но принимали как должное, будто постоянное внимание окружающих было для них естественным.

Они указывали путь, а он шел следом. На кладбище Роберт стал бывать реже. Когда Джессика поинтересовалась причиной, он ответил, что сидит дома и работает над диссертацией. Она бросила на него недоуменный взгляд; впоследствии, обнаружив у себя на автоответчике множество сообщений, он понял: Джессика решила, что он ее избегает.

Потом настало такое время, когда двойняшки перестали выходить в город. Одна из них ненадолго выбегала за продуктами. Роберт встревожился: «Надо подняться к ним и узнать, в чем дело». У него уже сложилось такое ощущение, будто он сошелся с ними накоротке, хотя за все время они не перебросились ни словом. Он скучал. Ругал себя, что прикипел к ним. Но сделать первый шаг не отваживался. Целыми днями он безвылазно просиживал у себя в квартире: прислушивался, ждал, беспокоился.

НЕДОМОГАНИЕ

В то утро Валентина почувствовала недомогание, и Джулия сбегала в «Теско экспресс» за куриным супом, солеными крекерами и кока-колой — по их общему мнению, именно так надлежало питаться больным. Как только за Джулией закрылась дверь, Валентина выбралась из кровати, доплелась до туалета, где ее стошнило, вернулась в спальню и легла на бок, подтянув колени к подбородку и дрожа от озноба. Она принялась изучать синие с золотом узоры ковра. И вскоре задремала.

Кто-то, склонившись над ней, внимательно разглядывал ее лицо. Прикосновений она не чувствовала — только постороннее присутствие и участие. Валентина открыла глаза. Ей померещилось что-то темное, неясное, маячившее у нее в ногах. Тут вернулась Джулия, и Валентина окончательно проснулась. В изножье кровати было пусто.

Очень скоро Джулия вошла в спальню с подносом в руках. Валентина села. Опустив поднос на столик, Джулия протянула ей стакан кока-колы. Валентина позвякала кубиками льда и прижала стакан к щеке. Сделала крошечный глоточек, потом другой, побольше.

— В комнате творилось что-то странное, — сказала она.

— Ты о чем? — не поняла Джулия.

Валентина попробовала объяснить.

— В воздухе повисла какая-то расплывчатая тень. Она обо мне беспокоилась.

— Надо же, какая милая, — сказала Джулия. — Я тоже о тебе беспокоюсь. Супа хочешь?

— Попробую. Налей мне пустого бульона, без лапши, безо всего.

— Как скажешь.

Джулия пошла на кухню. Валентина огляделась. Спальня как спальня, ничего особенного. Утро было солнечное, и вся мебель казалась теплой и невинно-чистой. «Приснилось, наверное. Хотя странно как-то».

Вернувшись из кухни, Джулия протянула ей бульон в кружке. А вслед за тем пощупала Валентине лоб — в точности как это делала Эди.

— Да у тебя жар, Мышка. — Валентина отхлебнула бульона. Джулия присела у нее в ногах. — Врача нужно.

— Ерунда, это грипп.

— Мышка, ты же понимаешь, без доктора не обойтись. Маме бы дурно сделалось. А вдруг у тебя случится астматический приступ?

— Да, в самом деле… Может, маме позвонить? — Они звонили домой только вчера, но нигде не было сказано, что нельзя звонить дважды в неделю.

— У них сейчас четыре часа утра, — заметила Джулия. — Позвоним, только позже.

— Ладно. — Валентина протянула Джулии кружку. Та вернула ее на поднос. — Спать хочу.

— О'кей. — Джулия задернула шторы и вышла, унося с собой поднос.

Успокоившись, Валентина опять свернулась калачиком. Она закрыла глаза. Кто-то сидел рядом и гладил ее по волосам. Заснула она с улыбкой.

ДЖУЛИЯ И ВАЛЕНТИНА В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Валентина не любила подземку. Там было темновато, суматошно и грязно; всегда полно народу. Она не выносила толчеи, чужого дыхания на своей шее, запаха мужского пота. Но хуже всего для Валентины было спускаться в подземелье. Оттого, что метро называли подземкой, ей делалось совсем тошно. Когда было возможно, она старалась ездить на автобусе.

Она скрывала эту боязнь от Джулии, но та догадалась. Теперь перед каждым выходом в город Джулия раскладывала на столе карту лондонского метро и составляла маршруты с таким расчетом, чтобы запланировать не менее трех пересадок.

Валентина молчала. И, поспевая за Джулией, спускалась по бесконечным эскалаторам в чрево подземки. Сегодня им предстояло ехать в Роял-Альберт-холл на цирковое представление. Их путь начинался со станции «Арчуэй». На «Уоррен-стрит» близнецам нужно было делать пересадку с Северной линии на линию «Виктория»; их подхватило людской волной и понесло по длинному кафельно-белому переходу. Валентина схватила Джулию за руку. Остерегаясь карманников, она мысленно проверила застежку сумочки. Интересно знать, видят ли в них американок, подумалось ей. Толпа текла, как сироп.

Ее внимание привлек шедший впереди человек.

Рослый, с волнистыми каштановыми волосами, закрывавшими уши. Белая сорочка, заправленная в вельветовые брюки, в руке толстая книга в мягкой обложке. Открытые сандалеты на босу ногу. Широкой, разболтанной походкой он напоминал не то лабрадора, не то ленивца. Была в нем какая-то мягкотелость и бледность. Валентине захотелось узнать, что он читает. На эскалатор близнецы ступили следом за ним; эскалатор оказался из числа самых длинных, на которых у Валентины возникало ощущение, будто мир накренился и давит на них какой-то неведомой, враждебной силой тяжести. В конце концов они вышли на платформу нужной линии.

Валентина попыталась разобрать заглавие книжки. Оканчивалось на «-ение». Кафка? Нет, слишком толстый том.[42]У его владельца были небольшие очки в тонкой золотой оправе, добродушное лицо, волевой подбородок и удлиненный тонкий нос, которым он упирался в страницу. Глаза карие, с тяжелыми веками и густыми ресницами. Приближался поезд. Он остановился у платформы, двери переполненных вагонов открылись, но никто не вышел и не смог войти. Мужчина с книгой только поднял глаза — и вернулся к чтению.