Читать книгу "Вода в решете. Апокриф колдуньи - Анна Бжезинская"

заболев, как и все, и товарищи бросили меня в хижине дровосека посреди леса. Из жалости они оставили мне скудный запас еды и воды, ибо я была слишком слаба, чтобы поднимать ее из колодца. Затем они забили досками дверь и, пометив ее для предостережения, пошли своей дорогой. Не знаю, сколько я пролежала, находясь между жизнью и смертью. Две козы, которые, как оказалось, прятались в лачуге, согревали меня своим теплом и кормили молоком, которое я высасывала прямо из их вымени. Думаю, именно благодаря их заботе я выжила, хотя потом я не раз жалела, что не умерла. Ибо я легла на смертном одре молодой женщиной, упругой, соблазнительной и полной сил, а встала с него старухой, морщинистой, слабой и дряблой, с трясущимися руками и лысой головой, потому что, хотя волосы и стали уже отрастать после вынесения приговора трибунала, чума лишила меня их навсегда, как будто решила продлить и увековечить тот несправедливый приговор. Словом, я больше не могла пользоваться привилегиями юности, а к дряхлому возрасту я еще не была готова.

Признаюсь, я чудом оправилась от чумы, хотя, наверное, правильнее было бы сказать, что из одной болезни я впала в другую, ведь разве старость не та же болезнь, к тому же страшнее других? Вскоре я поняла, что мой недуг – это не преходящая хворь, что я не смогу вернуть свои волосы, а мои плечи не обретут силу. От отчаяния я хотела броситься в колодец, так как не знала, как дальше жить, но меня остановили две мои верные подруги-козы. Они отгоняли меня от колодезного сруба, трясли бородами и сопели, словно разочарованные моим малодушием и утратой отваги, всякий раз, когда зло нашептывало мне такую мысль в ухо.

Нет, синьор, клянусь светом, что никогда не встречала черного лохматого существа с длинным хвостом и огоньком в глазах, даже если в те времена его замечали у изголовья умирающих за уговорами в обмен за спасение воздать ему почести, и ни один черт не обещал мне лишний год жизни за каждую невинную душу, зараженную чумой и приведенную на дно отчаяния. Впрочем, поверьте мне, добрый синьор, что и без подсказок демона люди тогда впадали в безумие. Я сама видела, как при первых признаках болезни матери причиняли смерть своим детям, чтобы избавить их от боли и страданий, а солидные мужья бросали семьи и в поисках приключений убегали в рощи, питаясь тем, что грабили у таких же, как они, несчастных, ибо это позволяло забыть о неминуемой, как казалось, смерти. Я также помню, как еще до своей болезни я отправилась со стражами чумы в одну округу, где посреди деревни стоял ряд виселиц, щедро украшенных мертвецами. Это показалось нам странным, потому что перед лицом чумы обычно не казнили, позволяя заключенным умереть в тишине темниц. Мы стояли пораженные, пока одна старуха не объяснила нам, что это трупы колдунов, которым демоны помогли избежать болезни, что явилось очевидным доказательством их вины. Поэтому не удивляйтесь, синьор, что еще долго после выздоровления я жила в хижине дровосека, боясь других людей, особенно тех, кто помнил меня с прежних времен. Они могли бы усмотреть в моем необычном превращении волю нечистой силы или, того хуже, счесть меня узурпаторшей, лишь выдающей себя за женщину, рожденную в тени Интестини от неизвестного отца и распутницы-матери.

Я признаю, что да, мне известно, что не далее как вчера местные достойные обыватели деревни Киноварь явились в ваш трибунал с просьбой, чтобы вы не связывали мои грехи с грехами просветленных, потому что у Вироне и Сальво и правда была сестра, но никто не слышал о ее судьбе с тех пор, как она сбежала с Интестини, убив на прощанье трактирщика Одорико. Скорее всего, она давно умерла в чужедальних странах, я же вопреки всей той лжи, что рассказываю, никак не могу ею быть, потому что, хотя женщины изнашиваются и увядают быстрее, чем мужчины, эта сестра все равно была бы еще в расцвете сил, тогда как я уже одной ногой стою в могиле. Заявляют они также, что знак бастарда, который я показывала вам для подтверждения своих слов, ничего не доказывает, ибо я могла сама выжечь его на своей коже или учинить какую-то иную гнусную штуку. Мои простодушные земляки утверждают, что приняли меня в деревню только под действием колдовства, ибо я злобная и хитрая ведьма, способная принимать чужой облик. Но теперь, по мере того как открываются мои дальнейшие поступки, вермилиане с ужасом и отвращением отворачиваются от меня, не видя во мне никакого сходства со своими богобоязненными женами и дочерьми. Но что я могу вам ответить на это, синьор, кроме того, что людям приятно верить в зло, пришедшее издалека, тогда как они сами со своими близкими остаются непорочными.

Итак, я повторяю, что, освободившись от чумы, я продолжала жить в хижине дровосека вместе с двумя верными козами, опасаясь, что если выйду на тракт, на меня падет гнев больных и умирающих, которые – как уже было сказано – ненавидели выздоравливающих и обвиняли их в умышленном рассеивании чумы. Впрочем, у меня не было сил на долгое странствие и я не смела показывать миру свое отвратительное тело. Я также не теряла надежды, что через какое-то время восстановлюсь и молодость вернется ко мне с новой весной. На эту блаженную мысль я потратила все лето и осень. Я выстругала себе крепкий посох, чтобы подпереть изношенные кости, а среди скудных пожитков дровосека нашла темный плащ. Я выкроила из него платье и платок, а из лоскутков и прочих тряпок сшила накидку, так что теперь походила на старуху, одну из тех, кто просит подаяние. Я собирала растущие неподалеку от хижины грибы, дикие ягоды и съедобные коренья, не заботясь о том, есть ли что-нибудь за густым лесом и кому он принадлежит. Не забывайте, что в то время миром владели смерть и отчаяние, и не было над нами ни герцога, ни патриарха; по крайней мере, я так думала, пока листья на деревьях не скукожились от холода и не опали. Потом земля затвердела и застыла камнем, и я едва могла размять окостеневшие члены, когда просыпалась на покрытом инеем полу. Я все еще каждое утро рассматривала себя в зеркале замерзшей воды, но как бы горячо я ни молилась и с какой яростью ни проклинала судьбу, я по-прежнему видела перед собой лицо старухи с лысым черепом, изуродованным следами чумы.

Вам также следует