Читать книгу "Вода в решете. Апокриф колдуньи - Анна Бжезинская"

Анна Бжезинская

Вода в решете. Апокриф колдуньи

Anna Brzezińska

WODA NA SICIE. APOKRYF CZAROWNICY

© Copyright by Anna Brzezińska

© Copyright by Wydawnictwo Literackie, Kraków, 2018

All rights reserved

© Милана Ковалькова, перевод, 2023

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

I

В деревне Чинабро в приходе Сангреале, в священном зале трибунала, в четверг, месяца мая четырнадцатого дня, в канун праздника Святой Бенедикты, мученицы, покровительницы убогих дев, доктор Аббандонато ди Сан-Челесте, председатель сего трибунала, в присутствии инквизиторов Унги ди Варано и Сарто ди Серафиоре, а также свидетелей: падре Фелипе, пресвитера церкви упомянутого выше прихода, и падре Леоне – исповедника и духовного наставника Его Сиятельства Липпи ди Спина, наместника прихода Сангреале и окрестных земель, а также падре Лапо, проповедника Его Сиятельства наместника, людей благочестивых и сведущих в законах, повелел, дабы была приведена женщина, именующая себя Ла Веккья[1], в течение года пребывающая в оном приходе, по собственному заявлению, дочь местной женщины и неизвестного отца, возраста, по ее словам, тридцати пяти лет или около того. Засим она официально приведена к присяге, что будет говорить правду в ходе сего слушания, а также всех последующих.

Ответствую, что мне объявили и полностью истолковали причины, по которым я предстала пред сим досточтимым судом. Понимаю, что случилось все это из-за мертвого монаха, однако не ведаю ничего по сему делу и не могу отвечать за его смерть, ибо тяготы и напасти земной жизни лишили меня сил, необходимых, чтобы зарезать и разделать, как овцу, крепкого мужчину в расцвете лет. Не могу помочь вам никоим иным образом, кроме как стать вашей проводницей по четырем селениям, лежащим на склонах горы Интестини[2], испокон веков населенных просветленными; хотя сама я решительно отрекаюсь от исповедуемой ими ереси, ибо отринула ее много лет назад, покинув деревню, именуемую Чинабро, или Киноварью[3], дабы вести жизнь в долинах среди почитателей монахов в сандалиях, храмовых кадильниц и святых. Однако я сохранила знание о том, что происходило во времена моей юности, а также потом, вплоть до нынешнего дня, и если только пожелаете, расскажу вам обо всем подробно, начиная c того дня, когда мать показала мне дракона и тем самым привела в движение дьявольские жернова, которые много лет спустя перемололи вашего собрата в мелкую муку.

Посему ответствую, что утром того дня мать возложила руку мне на голову, дабы благословить меня, как все родители благословляют своих детей; правда, бондарь Фоско и эта распутница Мафальда, его жена, да и вся эта шайка собравшихся здесь, чтоб обвинять меня, – и не думайте, что ваши уловки помешали мне угадать их имена! – уже тогда гавкали, что, дескать, мать умеет только проклинать, а не благословлять, ибо благословение исходит лишь от чистой крови, а не от таких блудниц-еретичек, как мы. Сами же, синьор, видите, мы еще бегали по холмам, пасли коз, а сквозь дырявые рубашки проглядывали наши содранные коленки, когда эти наветы, звучащие ныне против меня, уже взрастали, как пырей, а потому этим сорным травам хватило времени, чтобы зацвести и принести плоды; и не думайте, что вам удастся их так скоро искоренить, ибо корни их, скрытые от глаз, находятся глубоко под землей. Так, впрочем, дело обстоит со всем, включая смерть этого несчастного брата Рикельмо, коего теперь вы именуете святым; можете называть его, как хотите, но мне он не был братом, и о его святости я тоже не имею понятия. Ибо не был он никаким святым, ведь недостаточно лаять, как собака, пугая крестьян вечным проклятием, чтобы сравниться со святым Калогером. Да, синьор, ваш собрат Рикельмо жаждал мученичества, бесстыдно греша гордыней, коя, как известно, предшествует падению. Видать, он что-то там раскопал, когда рыскал, как пес, по хуторам, тычась всюду своей тощей мордой и вынюхивая сочные мослы греха. Но что бы это ни было, оказалось оно глубоко скрыто, ибо досужее богохульство, ересь, прелюбодеяние и трактирные потасовки не вызывают у нас столь жгучей ненависти, нежели та, что охватила Рикельмо. Посему я верю, что сотворенное с Рикельмо взросло из великой злобы и уходит корнями на много лет назад, возможно, к тому самому дню в незапамятные столетия, когда предок графа Дезидерио[4] заключил с просветленными договор, предопределив будущее наше и всей Интестини.

Ответствую без всякого упорства и отвращения, ибо всем нам широко известно, что давным-давно просветленные прибыли в эти края, хотя многие жители равнин, откуда происходите и вы, милостивый синьор, и остальные слуги сего уважаемого трибунала, предпочитают верить, будто живем мы здесь от начала мира и, по сути, происходим от древних рас, злобных, покрытых шерстью, с острыми клыками, собачьими мордами и окаменевшими сердцами – тех, что умучили святого Калогера, когда он бродил по горам, обращая язычников в веру и приручая чудовищ; и вследствие этого ужасного преступления они были вынуждены сами бежать от мечей, пока не нашли приют в этой долине. Но признайтесь же, что ваши земляки слишком легко принимают сии сказки на веру, что можно оправдать только нашим безмерным удалением от вашего мира и еще большей ложью, потому что – как вы видите своими глазами – ни у кого из нас нет ни собачьей головы, ни спрятанного под одеждой пушистого хвоста, хотя, конечно, мы умеем по-собачьи рычать и кусать, в чем определенно убедился ваш собрат Рикельмо. В действительности же мы пришли в эти горы, когда они были еще дикими и пустыми после истребления псоглавцев и других языческих народов, ведомые желанием найти землю, которая станет отныне нашей собственной и только нам покорной, и где мы сможем жить в уединении, по собственным законам и собственному разумению, ибо наша вера – нет надобности это доказывать – отличается от вашей, и в местах, населенных почитателями святых, навлекала она на нас различные гонения.

Ответствую далее, что неправда, будто бы нас привела сюда жажда вермилиона[5], ибо – утверждают наши старейшины – поначалу мы и не подозревали о его присутствии, а со временем он стал для нас скорее наказанием, нежели наградой, но именно такой труд и такую дань определил нам граф Бональдо, далекий предок нашего доброго синьора Дезидерио. «Ежели вы гордитесь, что свет горит в вас ярче, чем в любом другом человеческом