Читать книгу "Девушка, змей, шип - Мелисса Башардауст"

Азэд положил руку ей на плечо, но Сорэйя отскочила и закричала на него:

– Что ты натворил?! Я думала, ты поговоришь с ними и убедишь впустить нас в храм, а не станешь убивать их!

– И что потом? – резко возразил Азэд.

Щека у него была испачкана кровью, но в остальном он выглядел, как и до этого. Лишь глаза его светились холодной убежденностью и решимостью.

– Думаешь, они бы дали нам уйти, поняв, что мы натворили? Я спрашивал, готова ли ты к последствиям, Сорэйя. В глубине души ты должна понимать, что я прав. Иначе бы ты не осталась стоять на месте. Не дала бы мне этого сделать.

Она хотела возразить, но слова застыли у нее в горле. Разумеется, он был прав. Сорэйя видела, как он выхватывал кинжал из складок камзола, и ничего не сказала, ничего не сделала. Она позвонила убийству свершиться, будто его нельзя было избежать. Сорэйя знала, что стоит ей остановить его, и им ни за что не попасть в храм. Нет, ее беспокоило не то, что он убил стражников. Ее беспокоило то, насколько умело он это сделал.

Сорэйя кивнула, уступая. Они направились к храму огня, больше не говоря о двух убитых мужчинах.

Сорэйя увидела железную решетку и стоявшую за ней серебряную урну с Царским огнем. Она ощутила жар, выжигающий ее изнутри. «Не стоит этого делать», – предупреждал ее огонь. Однако если она остановится сейчас, выйдет, что стражники умерли ни за что. Теперь уже слишком поздно для раскаяния.

Азэд остался перед входом в храм, одновременно охраняя его и оставляя Сорэйю наедине с собой. Она подошла к решетке и отодвинула ее. В нос ударил сильный запах могильника и сандалового дерева. Теперь она стояла на пьедестале и ощущала жар огня на лице. Она заглянула в самое его сердце, пытаясь рассмотреть перо Симург, этот дар защиты от матери сыну, среди языков пламени.

От этой мысли она сразу же ощетинилась. В ней вновь разгорелся утренний гнев, вытеснив собой ужас, поселившийся в ней при виде огня. Все эти годы она старалась быть хорошей дочерью и сестрой. Она сделала все для того, чтобы ее семья забыла о ее существовании или хотя бы могла его игнорировать. Она скрывалась, ни на что не жалуясь. Даже стараясь избавиться от проклятия, она считала, что отчасти делает это и ради своей семьи. Чтобы не бросать тень на их репутацию. Однако она больше не могла себе лгать. Решение затушить Царский огонь станет актом чистейшего эгоизма. Она преследовала лишь собственные цели.

И ей действительно хотелось подумать о себе хотя бы раз в жизни.

Сорэйя подняла урну с водой над огнем и опорожнила ее. Коснувшись огня, вода зашипела будто змея. Сорэйе в лицо ударил столб дыма. Когда он рассеялся, огонь уже исчез и на его месте остался лишь пепел. Урна выпала из трясущихся рук Сорэйи и разбилась об пол. Прежде чем в голову ей полезли мысли о том, что она натворила, Сорэйя запустила руки в пепел. Перчатки покрылись золой.

Среди хлопьев пепла проглядывало что-то яркое. Сорэйя смела пепел в сторону, обнажая зеленое, с ярко-рыжим кончиком, перо. Оно не было обожжено или запачкано, будто бы только что сорвано с Симург.

Сорэйя сняла перчатки и аккуратно подняла перо, держа его поперек ладони, будто опасаясь, что оно обратится в пепел в наказание за столь откровенную измену.

Но нет, она не думала об этом. Она не могла. Не сейчас, когда она была столь близка к свободе.

Сорэйя вспомнила указания йату. Едва дыша, она прижала подушечку пальца к острому кончику пера. На ней выступила капля крови, похожая на гранатовое семечко.

Поначалу она не почувствовала никаких изменений и даже задалась вопросом, не зря ли она прошла через все это. Но затем все ее тело содрогнулось, а сердце начало бешено биться в груди. Оно билось даже быстрее, чем обычно, когда она испытывала страх или физически напрягалась. Так быстро, что она не могла отдышаться. Цвета принялись сливаться, ей казалось, что и сама она расплывается, тело ее теряет целостность, а внутренности вытекают наружу. Сорэйя не испытывала боли, но и комфортными эти ощущения назвать было нельзя. Она даже засомневалась, останется ли от нее что-нибудь после того, как весь яд покинет ее тело. Ощущая головокружение, Сорэйя вытянула руки и следила за тем, как из темно-зеленых ее вены постепенно становились синевато-зелеными, более бледными.

Стоило венам перестать менять цвет, как сердце у нее в груди екнуло в последний раз и забилось спокойно и размеренно. Стук его отдавался у нее в ушах. Зрение восстановилось, кровь успокоилась, и Сорэйя поняла, что все кончено: яд покинул ее тело.

У нее из груди вырвался странный приглушенный звук, что-то среднее между всхлипом и смешком. Она ощущала отсутствие яда. Однако, к ее удивлению, из-за его отсутствия она ощущала прохладу, будто от задувающего в окно ветерка. Будто холодок сожаления. Сорэйя отбросила эти мысли. Стоит ей рассказать о случившемся Азэду или ощутить радость прикосновения, она и не подумает сожалеть о содеянном. Она заткнула перо за перевязь на случай, если оно еще ей понадобится. Как только она убедится, что дарованный им эффект никуда не денется, она найдет способ прислать его обратно.

Спотыкаясь, Сорэйя поспешно спустилась с пьедестала и побежала к Азэду, повернувшемуся на звук ее шагов.

– Твое лицо, – сказал он, смотря на нее широко раскрытыми глазами и входя в храм. – Твои вены…

– Думаю, у меня получилось, – перебила его Сорэйя, стараясь сохранять спокойствие и мыслить трезво. – Но сначала следует проверить, дотронуться до чего-нибудь и посмотреть, что…

Но Сорэйя не успела договорить: Азэд обхватил ее лицо руками и впился ей в губы поцелуем.

«Ах, – подумала Сорэйя. – Ах».

Это было первое прикосновение в ее жизни, и она растворилась в нем, испытывая слишком много новых ощущений разом. Соприкосновение их губ, его рук и ее лица, стук его сердца рядом с ее, разливающееся по венам тепло. Она не могла сосредоточиться на чем-то одном: это было бы подобно попытке почувствовать одну-единственную каплю дождя во время ливня. Вместо этого она отдалась моменту, поддалась ему и отбросила любые мысли, поглощенная дремавшими инстинктами. Она сделала то, что хотела сделать уже очень давно. Сорэйя обхватила прекрасную шею Азэда и прижала его к себе. И все это время она думала об одном: «Он все еще жив. Я трогаю его, а он все еще жив».

Внезапно Сорэйя почувствовала боль, будто ей в нижнюю губу воткнулась булавка, и она невольно вскрикнула, сама не зная от боли или наслаждения. Ее кожа была очень чувствительной, будто бы ее оттерли дочиста, выскребли, и грань между болью и наслаждением стерлась. Для нее существовало лишь понятие прикосновения, умопомрачительного, едва выносимого.

Однако Азэд подумал, что сделал ей неприятно, и потому отстранился из ее жадных объятий. Сорэйя постаралась перевести дыхание, медленно открывая глаза и видя над собой…

Нет.

Сорэйя побледнела, смотря на возвышавшуюся на голову выше Азэда фигуру существа, которое не было Азэдом, хоть и имело с ним ужасающее сходство.