Читать книгу "Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны - Джульет Греймс"

Весной 1932 года Мария колола дрова. Лезвие топора угодило на древесный узел, и острая щепка отскочила Марии прямо в глаз. Попадание было хирургически точным и столь же стерильным. Шок заглушил боль. Несколько мгновений Мария не понимала, что с ней такое. Потом возникла боль, и Мария выронила топор. Страшная правда открылась, лишь когда женщина посмотрела под ноги. Из грязи на нее таращился ее собственный глаз – круглый, желтый, неожиданно большой.

Мария нагнулась, взяла глаз двумя пальцами, поместила в ладонь – он занял ее всю. С глазом в одной руке и посохом в другой Мария заковыляла к дому дочери, крича снизу, с полпути:

– Ассунта! Ассунта! У меня беда!

С тех пор как Стелла получила черепно-мозговую травму, в семье медицинская помощь не требовалась. На сей раз Ассунта отправила в Феролето Стеллу, а сама осталась с матерью.

– Обязательно приведи доктора, слышишь, Стелла! – наказала Ассунта. – Ты ведь помнишь, где он живет?

Стелла заверила, что отыщет нужный дом.

– А если доктор не пойдет, мама?

– Убеди его. Объясни, что случилось. Тут любые средства годятся, девочка.

Ассунта положила глаз в суповую миску с водой, чтобы он не усох, а Стелла, подхватив юбки, помчалась вниз по горному склону, по каменистой тропе. Правда, на тот момент уже имелась вполне приличная дорога в Феролето – ее построили по распоряжению властей Катандзаро; имелся и надежный мост над пропастью. Просто Стелла решила, что ослиной тропой выйдет короче.

Жилище доктора она нашла легко. Интуиция помогла. Вот он, желтый оштукатуренный фасад, восьмая дверь по левой стороне от мощеной дороги, что ведет в центр Феролето. Вот и надпись на табличке: «DOTTORE», а пониже имя: МАСКАРО АГОСТИНО. Оказывается, доктор со Стеллиной мамой – однофамильцы.

На звонок появилась прислуга и сообщила, что доктора нету. Стелла знала, куда пойти. Время было послеобеденное – стало быть, все мужчины прохлаждаются в церковном дворике напротив бара. Стелле досталось несколько взглядов исподлобья, но никто не поинтересовался, что девочке надо в столь неподходящем месте. Держа перед мысленным взором суповую миску, в которой плавал бабушкин глаз, Стелла вдохнула поглубже и крикнула:

– Duttore! U duttore é ca?

Затем вспомнила ту же фразу на итальянском; пожалуй, итальянский больше подходит для столь серьезного случая.

– Il dottore é qui?[7]

Никто не ответил. А чего отвечать, коли ты не тот, кого ищут? Из общего молчания Стелла сделала вывод, что доктора среди присутствующих нет. Наконец какой-то старик с пышными седыми усами припомнил: доктор еще утром поехал в Никастро покупать новые инструменты и лекарства; скоро должен вернуться.

Стелла уселась под каштаном, посреди церковного дворика. С этого места она точно не проворонит докторово возвращение. Мужчины о чем-то говорили, но слов девочка не разбирала. Пульсация крови была слишком интенсивной, биение в висках и в ушах превращало человеческую речь в невнятный гул. А вдруг бабушка умрет? Не лучше ли бежать обратно в Иеволи, проститься с бабушкой? Вновь и вновь Стелла отбрасывала эту мысль. Ведь мама наказала ей привести доктора любой ценой. И Стелла ждала. Ощупывала свои шрамы и гадала, вспомнит ли доктор, как штопал ее, будто тряпичную куклу.

Стелле повезло. Путь до Феролето составлял два часа, доктор вполне мог заночевать в Никастро. Однако он вернулся домой. Стелла прождала всего около полутора часов.

– Я – Стелла Фортуна. Вы трижды спасали мне жизнь, спасите теперь жизнь моей бабушке! – Вот какие слова выпалила Стелла, подскочив к доктору.

Наверное, доктор устал; однако он без возражений отправился в Иеволи. К дому Стелла и доктор подходили под колокольный звон. Начиналась вечерняя месса. Мария лежала на кровати, правая часть ее лица была закрыта чистой тканью. Стеллу затошнило. Она не могла помнить, как снимали повязки ей самой; вероятно, об этом помнило ее тело. Доктор отвернул ткань. Стелла приготовилась увидеть, как из пустой глазницы хлынет кровь.

Она не хлынула. Таков уж характер травм, причиненных щепками. Эта конкретная рана была на диво чистой. Доктор промыл ее каким-то раствором – Мария скорчилась от боли – и наложил свежую повязку, закрепив ее на голове с помощью носового платка.

– Синьора, вам необходим полный покой, – произнес доктор, глядя Марии в уцелевший глаз. – Рана постепенно заживет. Главное, не трогайте ее.

Ассунту он предупредил:

– Нельзя допустить воспаление. Окологлазные ткани очень чувствительны, инфекция только и ждет, чтобы в них проникнуть. – Для наглядности доктор указал на собственный глаз. – Вам следует постоянно дезинфицировать повязку.

– Да-да, конечно, – пролепетала Ассунта, даром что не поняла почти ни одного мудреного слова.

– А с этим, выпавшим глазом что мне делать? – спросила Мария.

– Что угодно, – пожал плечами доктор. И поспешил обратно в Феролето – ужинать вместе с женой. Успел жениться за это время.

К вечеру следующего дня лицо Марии все горело. Стало ясно: доктор не просто так предупреждал об инфекции. Пять суток в доме пахло мятой и ромашковым отваром, который Ассунта использовала для промываний.

Воспаление в итоге прошло – но не прежде, чем поразило левый глаз. Мария полностью ослепла.

Немало времени Ассунта потратила на молитву «Настави, Господи». Никаких озарений не последовало. На всякий случай еще разок воззвав к Богу, Ассунта решила искать помощи у почтальона Манчини. Едва он явился из Пьянополи, она попросила его написать письмо в Америку. Пусть Антонио не ждет Ассунту. Ее мать ослепла, за ней нужно ходить, не то помрет. Ассунта сожалеет, что вынуждена ослушаться мужа. Она останется в Иеволи, но будет хранить ему верность – ведь они соединены Господом Богом. Эту последнюю фразу Ассунта диктовала запинаясь, а почтамт покидала в слезах.

Антонио не ответил. Он вообще больше не писал Ассунте.

Денег из Америки ждать не приходилось. Деревня Иеволи между тем претерпевала изменения. Было построено немало новых домов, немало старых было продано или брошено. Сыны Калабрии покидали родной край, переселялись кто в Аргентину, кто во Францию, слали домой деньги, затем приезжали, чтобы забрать с собой жен и детей. Деревенские женщины теперь покупали в лавке всякие товары, расплачиваясь деньгами, полученными по почте. Ни одна соседка Стеллы больше не ходила босиком, все поголовно носили нижнее белье.

Период окультуривания Иеволи совпал со Стеллиным отрочеством. Земляки толстели на глазах и куда щедрее прежнего жертвовали на церковные нужды. Церковь оштукатурили – она стала жизнерадостного желтого цвета. Церковный дворик выложили новыми плитами. В Иеволи строились двухэтажные дома. По фасадам, выкрашенным в пастельные тона, вилась мандевилла (она же боливийская роза), а дети ходили в школу, покуда не выучивались бегло читать и грамотно писать.