Читать книгу "Ватикан - Антонио Аламо"

Где-то есть щель, сквозь которую сатанинский дым проник в храм Божий.

Павел VI

Кто обстоятельнее меня может сообщить о том, как уже довольно поздним вечером 1 ноября, в День всех святых, испанский монах и экзорцист Гаспар Оливарес, член ордена братьев-проповедников, был призван в северное крыло Епископского дворца по настоянию его высокопреосвященства, государственного секретаря Джузеппе Кьярамонти; кроме помянутого кардинала за столом сидели секретарь его высокопреосвященства монсиньор Луиджи Бруно и ученый архиепископ Пьетро Ламбертини, которые, обменявшись с новоприбывшим словами приветствия, накрыли стол зеленым сукном и разложили карточные колоды, хотя следует признать, что партия в карты, в которую очень скоро, непонятно как и почти против собственной воли, оказался втянут брат Гаспар, была всего лишь преамбулой к разговору о делах более серьезных. Не следует скрывать, что озабоченность Его Святейшеством, витавшая в кабинетах и часовнях святого Петра, была вызвана не столько состоянием здоровья Папы, сколько, и прежде всего, его поведением в последнее время — богатым спектром речей и поступков, колебавшимся от новомодных чудачеств до вещей, способных смутить каждого. Поистине, рано или поздно подобные происшествия и необычные ситуации должны были попасть во всемирные средства информации и удвоить их внимание к Папе — первейшему объекту ватиканских забот. В любом случае значение просочившихся фактов, даже не обнародованных и не ставших пищей газетных бумагомарак, могло бросить еще один вызов способности человеческого разумения, и без того весьма ограниченного, а потому вынужденного опираться на веру, если не на суеверия. Но главное то, что еще до того, как разразился окончательный скандал и все пришло в смятение, Ватикан превратился в ненадежное место — место, где мудрость и умиротворяющий свет, который она изливает, были понемногу вытеснены сумрачными призраками смятения, подозрений и интриг.

За игрой брата Гаспара спрашивали не только о том, что он думает по тому или иному пункту учения, но и об ухищрениях, к каким прибегает Злой Дух, однако брат Гаспар по возможности уклонялся от всех этих вопросов, поскольку, во-первых, они отвлекали его от игры, а во-вторых, он не мог не учитывать разницы положений: допытывающиеся были люди ученые, видные, прославленные, он же — простой монах, о чем и не переставал заявлять, несмотря на неоднократные протесты своего начальства.

Однако к концу второго часа монсиньор Луиджи Бруно проиграл уже немало, архиепископ Пьетро Ламбертини примерно столько же, а доминиканец — вдвое больше, чем они оба вместе взятые. Естественно, кардинал Джузеппе Кьярамонти не переставал расточать улыбки и вел себя в полном соответствии с неисповедимым картежным промыслом. Хотя брат Гаспар, когда прошло время первых недомолвок, согласился сыграть дюжину партий, теперь он был готов осмелиться еще на полдюжины, чтобы посмотреть, удастся ли ему возместить чувствительные потери, несмотря на то что повадки кардинала Кьярамонти со всей очевидностью выдавали в нем опытного игрока, монах же позабыл игрецкие навыки еще со времен военной службы, поскольку в монастыре редко кто извлекал на свет Божий колоду карт, а если и делал это, ставками служили исключительно горошины и камешки, иными словами это было невинное времяпрепровождение, никоим образом не ставившее целью ломать судьбы, разорять кого-нибудь и давать выход эгоцентричным эмоциям, которые могли бы затмить занятия куда большей важности. Однако экзорцисту не удалось вновь попытать судьбу, так как кардинал Кьярамонти изыскал способ убрать карты, едва лишь недовольство игроков стало сгущаться в воздухе, угрожая обернуться гневом. Покер — это игра более серьезная и назидательная, чем то может показаться на первый взгляд, так как помимо чистого случая, власть которого распространяется на все мироздание, здесь примешивается еще и непростое искусство лицедейства, искусство, чуждое каких-либо сомнений, и главное качество, которым должен обладать хороший игрок, это умение не угодить в ловушку, заранее признав себя победителем, поскольку любой порыв к оправданию есть признак того, что победа нам в тягость, что, возможно, мы предпочли бы ощутить зуд поражения и что в конечном счете мы всего лишь прирожденные неудачники, случайный всплеск везения которых так или иначе улетучивается, подобно винным парам. Кроме того, покер — игра полезная для изучения ловушек и силков этого мира, которые всегда сплетают люди, чьи души человек, не чуждый мудрости, должен был бы познать, и я воспользуюсь обстоятельствами и скажу начистоту, что, как правило, всех удивляет глубокое и тонкое знание хитросплетений человеческого сердца — сердца всегда трепетного и страдающего, и что поэтому, возможно, не следует считать игрой случая то, что именно мне предстоит занять ваше и без того занятое время этой ватиканской рукописью, составление которой считаю своим самым скромным долгом, долгом столь же серьезным, сколь и сладостным, при этом чем более серьезным, тем более сладостным, поскольку в ней заключена молва, чья тайна приблизит вас — за это я, по крайней мере, ручаюсь — к познанию дел мирских. Итак, слушайте, братья!

Так вот, как я уже говорил, кардинал Кьярамонти убрал выигрыши, отложил карты и зеленое сукно — момент, когда все переглянулись с неудовольствием и одновременно восхищением перед человеком в пурпурной мантии: все восхищались его везением и умением владеть собой, хитростью и хладнокровием, с которым он хитрил, но более всего изяществом и умением выигрывать так, что за выигрышем не чувствовалось и тени вины.

— Как ваша книга, брат Гаспар? — с сердечнейшей улыбкой спросил кардинал Джузеппе Кьярамонти.

Однако в такие серьезные минуты брат Гаспар держался рассеянно и мог только скорбеть о своих деньгах, которые прикарманил его высокопреосвященство, и даже подозревал, что подобным же образом мысленно терзаются монсиньор Луиджи Бруно и архиепископ Ламбертини, и по всему по этому кардинал посчитал своевременным предложить всем угощение в виде хорошего вина и толики сыра. Его высокопреосвященство, чье смирение иногда заставляло его просить прощения за всякие пустяки, сказал без обиняков:

— Извините меня покорно, но врачи запретили мне это, и я иногда забываю, что другие кардиналы, монахи и монсиньоры пьют, причем изрядно.

Когда кардинал вышел, все вздохнули с облегчением и уже вполне добродушно оценили столь остроумное извинение и великолепное вино, которое как монсиньор Луиджи Бруно, так и архиепископ Ламбертини, весьма сведущий в Священном Писании, похоже, пробовали уже не раз, настолько явно они давали понять, что знают, где пурпуроносец Кьярамонти его хранит — очевидно, где-то недалеко; однако лица архиепископа и монсиньора мигом вытянулись, и на них проступило великое разочарование. Вино, которым его высокопреосвященство вознамерился попотчевать их, было не то, которое они ожидали, а совсем другое, которое, по его словам, изготавливали прямо тут же, в Ватикане, вино более чем посредственное, которое, по всей видимости, было хорошо знакомо обоим клирикам. Однако брат Гаспар принял его, ничем не выразив своего неудовольствия, то же сделал и монсиньор Бруно — что им еще оставалось? — между тем как архиепископ Ламбертини, ученый богослов-патриарх, попросил джин с тоником и двумя ломтиками лимона.