Читать книгу "2084: Счастливый новый мир - Алекс Беллос"

Марс – крохотное оранжевое пятнышко, едва различимое на фоне темной ночной панорамы, теперь превращался во все более массивный объект. Второго октября до него оставалось уже не больше трех миллионов километров – невообразимая пропасть в сотню земных экваторов на нашей родной планете и три маленьких шажка по меркам Солнечной системы.

Начало торможения при подлете к планете было запланировано на 16 часов по земному времени меридиана Гринвича. Этому маневру предшествовала сложная переориентация вектора тяги выключенного двигателя «Ориона». В открытом космосе практически отсутствует трение и какое-либо сопротивление свободному поступательному движению физического тела. Поэтому, согласно первому закону Ньютона, корабль все эти дни двигался к Красной планете с выключенным реактором прямолинейно по инерции, а его скорость без трения воздуха почти не снизилась. Используя только энергию первоначального разгона, «Орион» в своих последующих миссиях в принципе мог бы добраться и до гораздо более далеких планет. Но теперь, чтобы затормозить, требовалось снова включить двигатель, направив его тягу в противоположную движению сторону.

– Ли, активировать лазеры, начать разогрев рабочего тела.

– Есть активировать лазеры.

Бортинженер, как и во время старта с орбиты, ежеминутно докладывал температуру реактора. В этот раз она поднялась до ста пятидесяти, двухсот, затем двухсот семидесяти миллионов градусов. Однако реакция не начиналась. Когда датчики показали триста пятьдесят миллионов градусов по шкале Кельвина, что превышало максимально допустимый порог, который могла выдержать защитная магнитная оболочка двигателя, Роджерс дал команду заглушить двигатель. Еще минута, и корабль бы взорвался, разлетевшись на атомы. Реакция термоядерного синтеза так и не началась.

Командир экипажа связался с наземным Центром управления полетом. Операторы заверили, что лучшие инженерные умы глобальной космической программы будут анализировать возникшую на борту «Ориона» критическую, форс-мажорную ситуацию и в ближайшие часы сообщат о том, что необходимо предпринять. Во время сеанса связи перерыв между сообщениями экипажа и ответами составлял уже более трех минут. Это напоминало чудовищно замедленный фильм и действовало на психику, ведь именно сейчас решения надо было принимать как можно быстрее.

– Кевин, сколько у нас в распоряжении времени?

– Если мы не сможем включить двигатель, то примерно через сутки пронесемся мимо Марса, прямо в открытый космос за ним.

– У нас есть еще какие-то аварийные варианты?

– Боюсь, что нет. Мы летим слишком быстро, чтобы иметь хоть малейший шанс войти в область притяжения Марса и зацепиться за его орбиту. Для этого нам нужно затормозить корабль до скорости пять километров в секунду. А сейчас мы летим в десять раз быстрее. Мы можем немного снизить скорость: например, выпустив в сторону Марса тяжелые боевые ракеты, которые есть у нас на борту. Мы можем изменить конфигурацию корпуса корабля, что еще немного замедлит его движение. Но, к сожалению, этого будет явно недостаточно. Если мы не запустим двигатель, у нас останется на выбор два варианта: улететь навсегда дальше в открытый космос без возможности вернуться, либо, если мы хотим быстрой смерти, просто на всей скорости врезаться в планету. Но в этом случае, даже если не брать в расчет наши жизни, такое столкновение может нанести ущерб экологии Марса. Так что этот «маневр» Центр наверняка не согласует.

– И я тоже не согласую. У меня нет инструкций по поводу самоубийства экипажа. Поэтому не говорите ерунды, Кевин. Сколько раз на хайвеях Америки бывало, что у меня не включался двигатель с первого раза. То аккумулятор подсаживался, то бортовой компьютер барахлил. Но потом все как-то решалось. Отставить панику. Ли, что происходит? Что показывает компьютер?

– Не могу понять. Все части реактора работают штатно. Аномалий по показаниям приборов нет. Но синтез не происходит.

– Хорошо, будем ждать информации с Земли. Всем сохранять спокойствие. У нас в запасе есть еще почти сутки.

Экстренные совещания по поводу причин сбоя двигателя шли много часов подряд, во всех ведущих космических исследовательских центрах мира. Показания приборов, переданные «Орионом», анализировались детальнейшим образом, в том числе с помощью передовых компьютерных программ. Выдвигались десятки предположений, но потом каждое из них опровергалось. К раннему утру следующего дня по земному времени ситуация стала казаться почти безвыходной.

Нейронные социальные сети буквально исходили мистическими рассуждениями о том, что никакой реальной технической причины неисправности реактора на самом деле нет. Дело было лишь в том, что Красная планета, символ кровавого бога войны, по-прежнему была и всегда будет недосягаема для людей. Любой человек, посмевший приблизиться к ней, умрет. Этот мистический закон, верный в прошлом, останется нерушимым и в будущем, каких бы высот ни достиг научный прогресс.

До прохождения «Орионом-5» орбиты Марса оставалось менее шести часов. Обнадеживающих новостей с Земли по-прежнему не было.

Мэри Остин, которую мучили кошмары с самого начала экспедиции, выключив коммуникатор и надежно заперев дверь своего кабинета в самом сердце Центра NASA, беззвучно плакала. Она понимала, что долгий мучительный конец членов экипажа «Ориона», теперь обреченных бессильно дрейфовать по необъятному космическому пространству между Марсом и поясом астероидов до тех пор, пока у них не закончатся ресурсы жизнеобеспечения, на глазах всего мира, который уже ничем не может им помочь (ибо старые корабли на химических двигателях летели бы им на помощь с Земли года два, а второго термоядерного «Ориона» не существовало), – это худшее, чем могла окончиться марсианская миссия.

Ее горькие размышления прервал звонок по зашифрованной голографической связи. Звонивший представился Стивеном Тальботом, доктором наук в области универсального искусственного интеллекта. Не теряя время, он попросил прислать ему весь массив информации о конструкции термоядерного двигателя «Ориона», описание основ ядерной физики и механизма протекания термоядерной реакции, а также показания всех приборов реактора на протяжении полета. Он сказал, что близко знаком с лучшим в мире экспертом в области физики элементарных частиц. На вопрос об имени и научных заслугах этого эксперта доктор Тальбот лишь ответил, что его знакомого зовут Шейн, а его фамилия Мэри вряд ли что-то скажет.

Еще примерно через час на стол Мэри легло срочное сообщение. Причина сбоя в работе двигателя «Ориона» заключалась в неизвестном ранее науке физическом эффекте, проявлявшемся на квантовом уровне при сверхвысоких температурах. Избыток гелия-4, скопившегося в двигателе после стартового ускорения, спонтанно намагничивал и изменял спин вращения атомов трития (сверхтяжелого водорода). В результате для сближения с дейтерием на необходимое кулоновское расстояние для начала синтеза требовался разогрев до температуры свыше пятисот миллионов градусов, которую защитная магнитная оболочка реактора бы не выдержала. Неизвестный эксперт в качестве выхода предложил снизить намагниченность трития коротким направленным действием источника мощного электрического напряжения на его облако. Далее следовало увеличить объем трития в реакторе на десять процентов из его резервных запасов в баках «Ориона». После этого старт корабля мог пройти с вероятностью успеха в девяносто девять и шесть десятых процента.