Читать книгу "Черчилль. Биография - Мартин Гилберт"

Пока Черчилль произносил эти слова, его речь перебивалась криками «Отставка!» со скамей лейбористской оппозиции. Крики были такими громкими, что порой перекрывали голос Черчилля. Впрочем, основные комментарии вызвали не эти выкрики, а реакция на них Черчилля. «Злобность нападок не стимулировала его, как раньше, дать отпор, – написал парламентский корреспондент Times. – Похоже, они лишили его сил возражать и заставили лишь упорно стараться завершить речь».

Выступление Черчилля 5 апреля стало поворотным пунктом. «Впервые, – позже записал один из его личных секретарей Брауни, – я отчетливо осознал, насколько истощились его силы. В прежние времена он отложил бы в сторону бумаги и сокрушил оппозицию, потому что за ним была сила». «Возникло ошеломительное ощущение, – записал Ивлин Шакбург, – что ПМ совершил серьезный промах и продемонстрировал палате свою старческую слабость».

Несмотря на неудачу 5 апреля, Черчилль, опасаясь, что мир будет втянут в ядерный конфликт, выразил свою озабоченность на банкете Королевской академии 28 апреля, а двумя днями позже – в Альберт-холле. В Чекерсе 26 апреля он постарался внушить представителю Эйзенхауэра адмиралу Рэдфорду, который надеялся на готовность Британии принять участие в войне в Индокитае, насколько «опасна война на окраинах, где русские сильны и могут использовать энтузиазм националистически настроенных и угнетенных народов. Моя политика совершенно иная, – сказал он адмиралу. – Ее суть – переговоры в центре». Такие переговоры не должны быть умиротворением или ультиматумом. Они должны довести до сознания русских полное представление о силе Запада и убедить их в безрассудности войны».

В тот день, когда адмирал Рэдфорд был в Чекерсе, в Лондоне вышел из печати шестой том военных мемуаров Черчилля. Поздравляя его, Брендан Брекен написал: «Никогда еще не было такого животного, как УСЧ». Но Черчилль уже называл июль как возможную дату своей отставки. «Он проходит, так сказать, через Долину Определения даты, когда он должен уступить власть, – написала Вайолет Картер подруге после визита к Черчиллю в Чартвелл, – и я чувствую, что это доставляет ему огромные душевные страдания. Я призывала его – правильно или нет – остаться. А он мне сказал: «Вы и Бивербрук – единственные, кто искренне хочет, чтобы я остался». Брекен тоже склонялся к тому, чтобы Черчилль не оставлял свой пост. В этом месяце он написал Бивербруку: «Черчилль единственный, кто имеет возможность удержать за фалды легковозбудимого Дядю Сэма».

27 мая Черчилль выступал на съезде женщин-консерваторов в Альберт-холле. «Не буду скрывать от тебя, что сочинение речи теперь гораздо более тяжелый труд, чем раньше, – написал он Клементине двумя днями ранее, – хотя я и по-прежнему не люблю, когда кто-то пишет за меня». Черчилль работал более двух дней, а выступал более сорока минут. Он говорил, что верит в то, что «мы – или, по крайней мере, вы доживете до тех дней, когда наука, вызнавшая у природы ее ужасные тайны, начнет служить человечеству, а не губить его, и положит конец войнам».

Черчилль запланировал полет в Вашингтон, чтобы обсудить с Эйзенхауэром англо-американский обмен информацией в области мирного использования атомной энергии. Для этого он снова решил взять с собой лорда Черуэлла. Узнав о планах Черчилля, Иден воспользовался возможностью и в письме от 7 июня предложил ему оставить пост премьер-министра сразу же после возвращения из поездки. «Мой дорогой Энтони, – ответил Черчилль, – не могу обещать сделать то, что вы предлагаете». Он объяснил свою позицию: «Я глубоко обеспокоен напряженностью международных отношений. И я бы предал свой долг, если бы не использовал все свое влияние для решения дела, которому мы с тобой оба преданы всей душой». Впрочем, он написал, что не собирается «продолжать позже осени».

После письма Идена Черчилль обсудил вопрос о своей отставке с Макмилланом, которому сказал, что хочет уйти осенью. Через несколько дней он получил от Макмиллана ответ, в котором говорилось, что лучше, если бы новая администрация была сформирована в текущем году, «чтобы министры заняли свои новые должности до, а не после летних отпусков». Черчилль был недоволен. «Мой дорогой Гарольд, – ответил он 20 июня, – вчера утром получил ваше письмо. Вашу позицию понял. Искренне ваш, Уинстон С. Черчилль».

Черчилль был уверен, что все еще может склонить американцев к политике разрядки в отношении России на основе создания «мирового фронта против коммунистической агрессии», о чем и написал Эйзенхауэру 21 июня. По мнению Черчилля, этот фронт могли бы составить Греция, Турция, Ирак, Пакистан и Югославия (в 1948 г. Тито порвал с Москвой). «Как вам известно, – написал он, – я надеюсь убедить Россию, что для нее есть гораздо более легкий путь, на котором ее энергичный народ может зажить более полноценной и счастливой жизнью».

Вечером 24 июня Черчилль, Иден и Черуэлл вылетели из Лондона в Вашингтон. После инсульта прошел год. «Главной целью визита, – записал Колвилл во время полета, – было убедить президента, что мы должны более плодотворно сотрудничать в атомной и водородной сферах. Что мы, британцы и американцы, должны начать диалог с Россией, чтобы ослабить холодную войну, предотвратить войну горячую и обеспечить десятилетний период «спокойствия», за который мы сможем перенаправить наши материальные ресурсы и научные знания на нечто более плодотворное, чем производство катастрофических вооружений».

В Вашингтонском аэропорту Черчилля встречали Даллес и вице-президент Ричард Никсон. Оттуда они направились в Белый дом, который станет резиденцией Черчилля на время переговоров. К его удивлению, на первой же встрече Эйзенхауэр согласился с идеей встречи с русскими на высшем уровне. После этого Черчилль предложил провести «разведку боем» в Москве, возможно, им лично. Эйзенхауэр не возражал, чтобы Черчилль поехал в Москву один. Впрочем, он сам не поедет «никуда, где господствуют Советы». Черчилль предложил, что они с Маленковым и Эйзенхауэром могут встретиться либо в нейтральном Стокгольме, либо в Лондоне. Эйзенхауэр согласился. Что же касалось «разведки боем» в Москве, то Черчилль сказал Эйзенхауэру: «Клянусь, ни в чем вас не скомпрометирую».

Еще до отъезда Черчилля в Вашингтон комитет по оборонной политике кабинета министров, председателем которого он был, решил, что Британия должна вплотную заняться созданием собственной водородной бомбы. Решение осталось в тайне от остальных членов кабинета, однако Черчилль сообщил об этом Эйзенхауэру и сказал, что Британия будет производить ее на собственной территории. Они обсудили «опасности, которые теперь грозят миру в результате упрощения способов доставки бомб». Общий мораторий на испытания водородных бомб, впрочем, они сочли «неразумным» в свете трудности сокрытия любого взрыва.

На встрече с общественностью 26 июня Черчилль выступил перед ведущими сенаторами и конгрессменами. «Коммунисты – это тираны, – сказал он, но встречаться с ними, чтобы поболтать, лучше, чем воевать». Этот подход не казался убедительным Даллесу, который в неофициальной беседе с Черчиллем на следующее утро выразил свои сомнения по поводу любой предварительной встречи Черчилля с русскими. После разговора Даллес записал: «Я заметил, что, если мистер Черчилль хочет отправиться в разведывательную миссию один, в нашей стране это не встретит одобрения, и к тому же мы должны четко дать понять, что мистер Черчилль ни в коей мере не говорит или действует от имени Соединенных Штатов. Сэр Уинстон сказал, что прекрасно это понимает. С другой стороны, он ни в коей мере не собирается быть посредником между Соединенными Штатами и Советским Союзом, а хочет лишь представить дух и цели «нашей стороны». Я подчеркнул, что перед принятием какого-либо положительного решения необходимо все тщательно взвесить».