Читать книгу "Гипсовый трубач - Юрий Поляков"

— Вы просто негодяй, мистер Шмакс! — строго выговаривала она, грозя витым поводком. — Вы должны немедленно сделать это!

— Гав! — отвечал пес.

— Не желаете? А вот отъедем километр — так сразу пожелаете!

— Гав, гав!

— Маргарита Ефимовна! — Коля, завидев Кокотова с Валюшкиной, высунулся из автомобиля. — Поехали! Сплошная меня убьет!

— А вы нас разве не представите? — спросила дама.

— В машине познакомитесь!

— Можно я с мистером Шмаксом сяду впереди?

— Можно…

Едва тронулись, женщина обернулась и протянула узкую руку в перчатке:

— Меня зовут… Маргарита Ефимовна…

— Андрей Львович… Примите мои запоздалые соболезнования!

— Да-да, спасибо! Это ужасно…

— Нина Владимировна, моя жена, — добавил Кокотов и почувствовал благодарный толчок в бок.

— Очень приятно! А это — мистер Шмакс! — Вдова указала на миттеля, просунувшего между кресел любопытную морду, чтобы ничего не упустить из беседы людей.

— Мистер Шмакс? — переспросил писодей.

— Да! Вот мы и познакомилась… Я так рада! Я ведь говорила Диме, говорила: «Пригласи Андрея Львовича на обед! С супругой». Он обещал, обещал: приглашу, приглашу. Не успел. А теперь поздно… Он вас очень ценил, хвалил и все повторял: «Такого соавтора у меня еще никогда не было!» Я знаю, вы заболели после этого кошмара. Как сказал Сен-Жон Перс: «Здоровье тратим, а за болезни платим!»

— Да. Уж! — вздохнула бывшая староста.

— Вы тоже… э-э… увлекаетесь Сен-Жон Персом? — поинтересовался Кокотов.

— Я? А Дима вам разве не рассказывал, откуда взялся этот Сен-Жон Перс?

— Из Франции, насколько я помню…

— Значит, не успел… — она судорожно вздохнула. — Это очень смешная история! Когда Жарынин учился на первом курсе ВГИКа, мировую литературу им читал профессор Таратута, который просто обожал Сен-Жон Перса. По-моему, у них даже был роман. В молодости Таратуту по линии Коминтерна заслали во Францию и внедрили в дипломатические круги, а Сен-Жон Перс, тогда его звали Алексис Леже, служил как раз в МИДе, сочинял стихи и входил в моду. Но потом, после убийства Кознера, Таратуту арестовали, а перед самым падением Парижа выслали в СССР, где его снова посадили — на пятнадцать лет. После реабилитации он перешел на преподавательскую работу. Так вот, у него на все случаи жизни была готова цитата из Сен-Жон Перса. Ну, а первокурсники, вы же знаете, это гении насмешки! Они стали передразнивать Таратуту и приписывать великому французу то, чего он никогда не говорил, всякую чепуху. Например: «Стойте справа — проходите слева!» — как завещал Сен-Жон Перс. С тех пор так и повелось: Дима придумывал каламбуры, афоризмы, шутки и выдавал их от имени Сен-Жон Перса. Всем очень нравилось! Надо было, конечно, записывать. Он даже просил меня: записывай! Хотел потом издать сборник «Так говорил Сен-Жон Перс». Но ведь когда долго живешь с человеком, привыкаешь, ленишься и не ценишь. Самое важное кажется пустяком. И уж, конечно, не думаешь, что это все может кончиться в один миг. Раз — и нет… Ну, почему, почему я не записывала! Знаете, иногда теперь я просыпаюсь ночью, лежу, плачу и мечтаю: Дима снова в «Ипокренине», сочиняет с соавтором сценарий, скоро вернется и скажет: «Как говаривал старый харизматик Сен-Жон Перс: „Гениям всегда не хватает таланта!“» И вдруг я понимаю: он не вернется! Никогда! Ни-ко-гда! Простите, простите… Это так жестоко, так жестоко…

Из ее глаз покатились слезы. Миттелыпнауцер заерзал и заскулил.

— Ну вот, я так и знала! Экий же вы, мистер Шмакс, мерзавец! Коля, голубчик, остановите вон там!

Наблюдательный писодей невольно отметил про себя эту странную вдовью особенность — легко переходить от высокой скорби по усопшему к низким заботам текущего бытия. Интересно, Валюшкина, если бы он умер, тоже грустила бы вперемежку с деловитой жизнедеятельностью? Маргарита Ефимовна тем временем, поддерживая полы шубы, вылезла из машины и спустила пса с поводка. Тот, весело шевеля хвостовой культей, побежал к ближнему дереву, тщательно обнюхал ствол, задрал ногу, оставил метку, потом долго и придирчиво выбирал место, наконец присел, потоптался на облюбованной проталине, словно проверяя ее надежность, и, озираясь с беззащитной собачьей тоской, сделал это.

— Странная у него кличка! — сказал Кокотов, когда Маргарита Ефимовна с псом вернулась в машину.

— О, Дима был великий выдумщик!

— А ваш босс не обиделся?

— Какой босс? На что?

— Ну, настоящий мистер Шмакс, который давал деньги на фильм…

— Ах, вот оно что! — грустно улыбнулась вдова. — Вы ведь так ничего и не знаете… Никакого босса не было. Это шутка!

— И деньги на кино — тоже шутка?

— И деньги тоже…

— Хм! — возмутилась Валюшкина, привыкшая всерьез относиться к деньгам.

— Андрей Львович, вы только не сердитесь, послушайте!

Вникая в слова Маргариты Ефимовны, Кокотов испытывал странное чувство, словно бы на его глазах разобрали по камешку какую-нибудь привычную мозаику, вроде «Пылесоса», и сразу из тех же самых кусочков смальты собрали совершенно другое панно, например «Завтрак хлеборобов».

…Не было никакого мистера Шмакса, и никто никакое кино снимать не собирался. Просто Дима Жарынин рос в перенаселенном московском бараке с удобствами во дворе, неподалеку от пакгаузов Казанской железной дороги. Его отец, добрый человек и шофер, поехал на Север за длинным рублем и замерз в рейсе: поделился с кем-то на трассе бензином, да не рассчитал, — самому не хватило до вахтового поселка. Мать, поднимая сына, работала уборщицей в кинотеатре «Радуга».

— Это на Бауманской, — пояснила Маргарита Ефимовна.

— Да, знаю, потом там пивной бар открыли, — со знанием дела добавил Кокотов, учившийся неподалеку, на улице Радио, в пединституте.

— Знаток! — не удержалась Нинка.

…Жили, как и все, в коммунальной тесноте, очередности, неудобстве, зато дружественно, по-семейному. А вот на улице и во дворах царили иные нравы: лютовала Чешихинская шпана, подростки ходили с финками и кастетами, дрались насмерть, бесчинствовали: то ящик концентратов с Микояновского комбината унесут, то в Рубцовом переулке позднего прохожего обчистят, то в Налесном кого-нибудь ножом пырнут. А дальше дорожка известная: милиция, колония, тюрьма. Не желая единственному сыну такой судьбы, мать его ни на шаг не отпускала, после школы брала с собой в кинотеатр. Дима, прилежно сделав уроки, в награду смотрел подряд все фильмы — и детские, и взрослые, в фойе перед сеансами пил лимонад, слушая изгоев городской филармонии:

Ты сама догадайся по голосу

Семиструнной гитары моей…

…и спившихся мхатовцев:

Я достаю из широких штанин