Читать книгу "КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы - Леонид Млечин"

Ожили чекисты, они стали куда более активными и заметными. К ним вернулось ощущение собственной значимости.

Николай Патрушев в интервью «Комсомольской правде» говорил:

— Когда мне приходится вручать нашим ребятам правительственные награды, я внимательно вглядываюсь в их лица. Высоколобые интеллектуалы-аналитики, широкоплечие обветренные бойцы спецназа, молчаливые взрывотехники, строгие следователи, сдержанные опера-контрразведчики… Внешне они разные, но есть одно важное качество, объединяющее их, — это служивые люди, если угодно, современные «неодворяне».

Чекисты-«неодворяне» стали искать более заметного места в жизни страны, даже баллотировались в депутаты и губернаторы. Начальник Воронежского управления госбезопасности генерал Владимир Григорьевич Кулаков был избран губернатором Воронежской области.

При советской власти офицеров КГБ первыми секретарями обкомов и председателями облисполкомов не делали. Это считалось невозможным. Было только одно очевидное исключение — Гейдар Алиев. Но тому было объяснение: в Азербайджане нужно было во что бы то ни стало подавить коррупцию.

Борис Пуго в Латвии или Гиви Гумбаридзе в Грузии тоже стали первыми секретарями республиканских ЦК с должности председателя республиканского КГБ, но они оба не были профессиональными чекистами, а всю жизнь провели на партийно-комсомольской работе…

«Оправилась и подмяла под себя все живое российская бюрократия, — писал в „Новой газете“ поэт Дмитрий Сухарев. — Что такое центральный аппарат Академии наук? Это то же самое, что когда-то секретариат Союза писателей, то есть филиал КГБ. Чтобы их не разогнали, они на какое-то время затаились. Но теперь им бояться нечего…. Они уже восстановили в академических институтах первые отделы. Восстановили тот стиль жизни, от которого мы успели отвыкнуть… Мы уперлись в спины наших давних знакомцев и соглядатаев, наших вечных кураторов… Для репрессий и чисток нужна только политическая воля. Я могу только уповать, что этой воли у них уже нет».

Даже председатель думского комитета по безопасности генерал-лейтенант Александр Гуров, сам служивший в КГБ, в мае 2001 года с возмущением говорил о том, что силовые ведомства России возрождают в стране позорный дух доносительства и стукачества.

Стали заметны процессы, организованные ФСБ, над учеными, обвиняемыми в шпионаже. Это люди, которые тесно сотрудничали с иностранными коллегами. Их обвиняли в разглашении секретных сведений, хотя они не имели доступа к сведениям, составляющим государственную тайну, не давали подписки о неразглашении и даже не знали, что, собственно, является тайной. Эти процессы восприняты скорее как желание запугать и сократить широкое общение с внешним миром.

И президиум Академии наук издал, как в советские времена, инструкцию, которая требует от ученых сообщать о своих контактах с иностранцами и отчитываться после поездок за границу.

МАЯТНИК ПОШЕЛ В ОБРАТНУЮ СТОРОНУ

К особенностям нашей духовной истории относится то, что понятия «интеллигент», «интеллигентный», «интеллигенция» неизменно сохраняют откровенно пренебрежительный оттенок. С этим пренебрежением к интеллекту давно следовало бы покончить, но ничего не меняется.

Настоящий интеллигент в силу самой своей природы расположен к критике. Неспособность к конформизму, стремление ставить под сомнение то, что другим кажется естественным, — то есть оппозиция всему существующему — свойственна интеллигенту. Это и предопределяет конфликт интеллигенции с властью.

Интеллигент считает своим долгом быть еретиком, идти поперек течения, говорить не то, что говорят другие, противоречить общепринятой точке зрения и вступаться за всех униженных и оскорбленных.

Поэтому интеллигентов так часто в нашей истории именовали антипатриотами, космополитами, предателями и осквернителями собственного гнезда.

Так было всегда. После подавления революции 1905 года Максим Горький ездил по всему миру и призывал не давать кредиты царскому правительству. Это тоже казалось кому-то страшно непатриотичным.

Но как должен поступать настоящий интеллигент?

Есть две линии поведения. Одна — решительно протестовать против глупых, вредных и преступных действий власти. Так поступали, скажем, Александр Солженицын и Андрей Сахаров. Другая линия — пытаться воздействовать на власть изнутри, сдерживать ее. Так поступали Александр Твардовский, когда он редактировал журнал «Новый мир», и академик Петр Капица, который постоянно писал то Сталину, то Молотову, то Хрущеву и всякий раз чего-то добивался.

Какая модель поведения правильнее?

Скажем, Твардовский, постоянно делая реверансы в сторону ЦК и цензуры, сумел все-таки превратить «Новый мир» в форпост либеральной мысли. Академик Капица, пользуясь своим авторитетом, сумел многим помочь, а будущего лауреата Нобелевской премии Льва Ландау вытащил из тюрьмы.

Но они вынуждены были держаться в определенных рамках и своим сотрудничеством придавали власти видимость респектабельности. И в этом их упрекали. Сахаров и Солженицын считали, что важнее всего следовать своим принципам, а компромисс с властью губителен. Сахаров говорил так: сделать ничего нельзя, но и молчать нельзя.

Всегда возникает вопрос, какую цену человек готов заплатить за протест. Даже скромное выражение несогласия влекло за собое лишение каких-то привилегий. За границу не пускали, орден к юбилею не давали.

Сначала говорили, что Солженицын и Сахаров многое могут себе позволить благодаря своей мировой славе. Но слава была им относительной защитой. Одного выбросили из страны, другого отправили в ссылку.

Дмитрий Шостакович, когда его спросили, зачем он подписывает мерзкие коллективные письма, которые готовились в аппарате ЦК КПСС, сухо ответил: «Я их боюсь». Но немногие так прямо признавались, что им не хватает гражданского темперамента и мужества, необходимых для инакомыслящего.

Вот такой человек, как главный создатель ядерного оружия Юлий Харитон, мог сделать многое, чтобы воздействовать на власть и защитить несправедливо обиженных, но не захотел. Он считал, что его работа важнее всего остального, и не мог представить себе, что он лишится этой работы, уважения и почета.

Другим искренне не нравились диссиденты. Они видели в них разрушителей государства. Талантливый физик, будущий лауреат Нобелевской премии Жорес Алферов не только не поддерживал диссидентов, но и заботился о том, чтобы их не было в его институте. Президент Академии наук Мстислав Келдыш выкручивал академикам руки, чтобы они подписывали письма с осуждением Сахарова.

Ну и наконец, третьих раздражает само наличие людей, способных рискнуть всем ради своих принципов. Им неприятно сознавать, что они на это не способны. И им психологически важно развенчать тех, кто способен на мужественный поступок. Это инстинкт душевного самосохранения.

Ведь психологически крайне неприятно, когда кто-то рядом продолжает говорить правду, а ты-то уже врешь. Поэтому так хочется, чтобы те, кто еще сопротивляется, как можно скорее замолчали, а еще лучше присоединились к общему хору.