Читать книгу "Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский"

За это страшное преступление знаменитый фельдмаршал приговорен к смертной казни, но «по обыкновенной своей императорской милости» Анна помиловала В.В. Долгорукого и всего лишь заперла его в Шлиссельбурге.

Никаких других вин за старым фельдмаршалом (он родился в 1667 году) не найдено, и тем не менее в 1737 году он сослан подальше, в Иван–город, а в 1739 году заточен в Соловецкий монастырь.

В 1741 году Василий Владимирович извлечен из заточения, восстановлен во всех званиях и чинах и назначен президентом военной коллегии. Кем?! Ну разумеется, Елизаветой Петровной…

Такое уже было в жизни старого, 1667 года рождения, опытного В.В. Долгорукого: в 1718 году по «делу царевича Алексея» он лишен всех чинов и сослан. В 1724 году возвращен, получил чин полковника и уже в 1726 году сделался генерал–аншефом и командующим всеми войсками Российской империи на Кавказе. А тут, выходит, и Анна, и Елизавета по очереди оказываются в роли Петра I.

Впрочем, его судьба сложилась еще много лучше, чем у других Долгоруких! Уже в 1731 году сослали в Березов бывшую царскую невесту Екатерину (в придворных кругах ходила «веселая» кличка Екатерины — Разрушенная) и всех её ближайших родственников. И их, березовских затворников, никак не хотели забыть.

В 1732 году к ним едет гвардейский сержант Рагозин, чтобы отобрать все алмазные, золотые или серебряные вещи и всё, связанное с личностью Петра II. У Екатерины отбирают даже портрет покойного жениха.

В 1736 году уже не сержант, а майор Семен Петров едет в Березов. Ничего хорошего эта поездка Долгоруким, конечно же, не принесла. За то, что сын боярский Кашперов и атаман Лихачёв принимали у себя Долгоруких и сами обедывали у них, этих преступников бьют батогами и ссылают в службу в Оренбург. За то же самое биты плетьми и сосланы уже не в Оренбург, а в Охотск трое священников и дьякон.

Нет, ну какова формулировка! «За то, что у себя принимали и у них обедывали!» Действительно, ну что за квинтэссенция холуйства, которую требует от людей правительство! Опалился царь на кого–то — а ты у него не обедай и его обедом не корми!

И наконец, уже в 1738 году, в марте некий канцелярист Осип Тишин кричит страшные слова: «Слово и дело!» На следствии он заявляет, что, будучи в Березове при следствии майора Петрова в 1736 году, он слышал от князя Ивана Долгорукого, бывшего фаворита Петра II, «злые и вредительные слова». Якобы обзывал он императрицу, говоря: «Какая она государыня: она шведка!», и порицал за её отношения с Бироном. Еще Иван бранил неприличными словами императрицу за то, что разорила фамилию и весь их род, послушавшись при том такой же… Причем Иван, если верить доносу, называл и «такую же» — великую княжну Елизавету Петровну, которая якобы мстила Ивану Долгорукому за его желание упрятать ее саму в монастырь. Ещё он рассказывал, что Елизавета вела себя так ужасно, что Анна тайком наказывала её плетьми, а сама же её слушает.

Для следствия по этому делу послали в Березов двоих, и оба — с историческими фамилиями: гвардии капитан–поручик Фёдор Ушаков, известный по отцу его, Андрею Ивановичу Ушакову. И обратный случай — поручик Суворов, очень известный по сыну, знаменитому полководцу (в год следствия было Саше Суворову всего 8 лет).

Разумеется, Иван отрицал было все… Хотя, судя по многим деталям, вполне мог он говорить нечто подобное, мог. Но как начали его пытать — сознался во всем, во всех поносных словах, и к тому же рассказал о подложной духовной грамоте.

Осипу Тишину строго выговорили: мол, знал же ты о преступлениях Долгоруких и всё не доносил, всё брал с них немалые взятки. Но в награду за важность сделанного доноса повысили в должности и дали 600 рублей денег.

А Долгоруких повезли в Новгород, где и идет следствие. Почему не в Петербург? Похоже, правительство не хочет привлекать внимания к Долгоруким.

Для суда над Долгорукими собрали специальное собрание. 12 ноября 1739 года вышел именной указ Анны, в котором старательно перечислялось, что Ивану Алексеевичу отрубили голову после колесования, Сергею Григорьевичу, Ивану Григорьевичу, Василию Лукичу отрубили головы. Князей Василия Владимировича и Михаила Владимировича велено держать в ссылке и никуда, кроме церкви, не пускать.

Неужели этих людей казнили только за намерение?! Только за то, что они десять лет назад затеяли изготовить подложное духовное завещание Петра II?!

«И вот для объяснения новгородских казней придумали обширный заговор против настоящего нелюбимого правительства…»

Заговор

«Долгоруких, Голицыных и Гагариных с целью низвергнуть ненавистное иноземное правительство Бирона… и возвести на престол цесаревну Елизавету, которая должна выйти замуж за Нарышкина, находившегося во Франции, и с которым она была обручена»

[31. С. 657—658].

Разумеется, здесь очень силен мотив мести. Анна Ивановна просто садистски свела счеты с аристократическими семьями, которые пытались как–то ограничить её власть.

Но в её жестокости, кроме желания свести счеты, очень четко прослеживается еще одна струя, помимо любых личных пристрастий: страх перед русским дворянством. Если это и страх перед всяким проявлением свободомыслия, то получается — он все же переходит и в страх перед всяким проявлением душевной жизни русского дворянства…

И хуже того. Опираясь на малограмотных прибалтийских немцев, на своего рода немецкую партию при дворе, о которой речь ещё впереди, и на русских карьеристов и подонков, типа палача ещё старой, петровской, закалки А.И. Ушакова, Анна Ивановна обрушила на русское дворянство мощный кулак репрессий.

Не могу не предположить — не только лично Дмитрию Голицыну она много чего помнила. Наверное, помнила им, русским дворянам, что, кроме просьбы стать самодержицей, были в их челобитных и еще кое–какие просьбишки, — об ограничении монархии, то есть её самодержавной власти.

Возможно, играли роль и личные вкусы, пристрастия Анны Ивановны. Но вряд ли в них дело, поскольку сама Анна лично никогда не пытала, на пытках не присутствовала, даже на пытках своих личных врагов. Против дворянства российского работала мощная машина, и как именно она работала, хорошо видно на примере дел двух преданных Анне и никак не злоумышлявших против нее людей: Александра Черкасского и Артемия Волынского.

КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР ЧЕРКАССКИЙ

Александр Черкасский в 1733 году был смоленским губернатором.

Некий Федор Красный–Милашевич является к опальному Алексею Петровичу Бестужеву–Рюмину в Гамбург и открывает ему дела тайные и страшные. Мол, губернатор смоленский князь Александр Черкасский говорил ему: теперь в России честным людям жить нельзя, кто получше, те пропадают очень быстро. Мол, к нему императрица была очень милостива, а вот Бирон по своей воле удалил его от двора.

Как мы уже знаем, «поносные слова» рассматривались как нешуточное преступление. За них приговаривали к смертной казни, а царица миловала и отправляла в Сибирь (отбирая имущество и поместья).