Читать книгу "Повседневная жизнь Берлина при Гитлере - Жан Марабини"

Летчик встречается с великим артистом

В то время когда немецкая авиация начинает бомбить Лондон, один молодой пилот вступает в воздушный поединок с английским асом Питером Таун-сендом, чудом избежав гибели, получает в награду Железный крест и затем проводит свой отпуск в столице с актрисой, которой покровительствует патрон киностудии «Тобис».[143] Они ужинают вместе с другими киношниками в знаменитом ресторане. «Берлинские звезды наконец научились прилично говорить по-немецки», — с удовлетворением отмечает про себя Карл Мейкснер, преподаватель драматического искусства, который пользуется спичками лишь один раз в день, чтобы зажечь свою первую сигарету. «Затем, вплоть до пяти часов утра, когда он отправляется спать, он курит непрерывно, зажигая каждую новую сигарету от окурка предыдущей» (Кнеф). Все женщины мечтают его соблазнить, стараются по-особому одеться и причесаться, когда им предстоит встреча с этим взыскательным Дон Жуаном — громогласным, в непромокаемом плаще поверх фрака, умеющим построить мир грез в одном-единствен-ном кадре, с помощью какого-нибудь табурета или цветка. Он утверждает, что «теории театра не существует». По мнению известной актрисы Эльзы Боргесс, которая пришла в ресторан в сопровождении своего пуделя, Карл Мейкснер «скучает в этом мире, где остался в полном одиночестве». Мейкснер действительно не желает ничего знать о продовольственных карточках, бомбах, закрывшихся барах и руинах. Он — прославленный мэтр немецкого театра. Он может говорить все, что захочет, сильным мира сего совершенно безнаказанно, может насмехаться даже над самим фюрером, хотя и признает (в глубине души не очень в это веря), что тот, подобно хорошему актеру, «умеет контролировать себя». «А умение контролировать себя, — обычно добавляет Мейкснер, обращаясь к одному из своих учеников, — есть искусство, о котором ты не имеешь ни малейшего представления». Этот новый Тальма,[144] которому следовало бы родиться чуть раньше, воспитал Жоржа и Людмилу Питоевых[145] и множество других актеров. Иногда он вспоминает о том, что его приглашали в «Шиллер-театр»; но о тысячах тех своих зрителей, которые погибли, по большей части не помнит. Он давно не живет по расписанию, однако учеников своих приучает вставать в семь утра, потом заниматься фехтованием, танцами, дикцией. Он требует, чтобы каждую ночь два часа они спали прямо на полу, на ковре, — «уставшие, но наконец завершившие свои дела». А публику для себя ищет даже на железных дорогах: развлекает проводников, доводит до отчаяния начальников вокзалов, принуждая задерживать отправление поездов, пока он, Мейкснер, не будет готов к отъезду. Одним словом, это немецкий Чаплин, который свернул на дурную дорожку. Сегодня вечером он познакомился с молодым пилотом «мессершмитта», еще недавно участвовавшим в бомбежках Лондона, и объясняет ему, сардонически улыбаясь, что вид горящего Сити — это образ завтрашней судьбы Берлина… В своих предсказаниях он настолько реалистичен, что все присутствующие с трудом сдерживают страх. Рассказывают, будто Мейкснер, пользуясь своей неприкосновенностью, иногда встречается наедине с Геббельсом, «хромым покровителем кинематографа», и «Герингом, этим Нероном, якобы имеющим театральный дар». Он заставляет их смеяться или даже плакать, непрерывно дымя своими сигаретами и предсказывая, что они «покончат жизнь самоубийством, приняв яд». Он неподражаем в роли Мефистофеля, как уверяет Ева Браун, чья протекция и обеспечивает ему полную безнаказанность.

Продовольственные карточки, черный рынок, сутенеры

Килограмм мяса и 200 граммов маргарина в месяц (то и другое — по продовольственным карточкам), слишком мягкий хлеб, который быстро покрывается плесенью и становится несъедобным, — вот что приводит в отчаяние берлинцев в те дни, когда немецкие армии одерживают блестящие победы на Западе. Францию, конечно, грабят вовсю — из нее каждый день вывозят ценности на миллиард марок, — но сейчас куда полезнее была бы Украина с ее запасами пшеницы. Конечно, те, чьи сыновья или братья воюют на Атлантическом побережье, имеют добавочные продовольственные карточки. Солдат государство кормит на месте их службы, и они могут оставлять свои продовольственные карточки семьям. Прознав о черном рынке, военные привозят из Франции полные сумки фруктов, бутылок с вином и овощей. В налаживании черного рынка участвуют и французы, которые, пользуясь покровительством гестапо, уже импортируют из своей страны «профессионалок» (последние селятся в основном вокруг Александерплац). Этих женщин — за их чувство стиля, красоту, светские манеры — называют «кокотками»[146] (а иногда и более грубым словом — Dirnen[147]). Однако роль заезжих чаровниц не стоит преувеличивать. Француженки составляли меньшинство и терялись в море местной, немецкой проституции, которая продолжала процветать и в Берлине, и в других местах.

На черном рынке тоже задавали тон немцы, которые скупали продукты у крестьян или за большие деньги приобретали у военных Fьhrerpackete, «пакеты фюрера», чтобы потом перепродать их гражданским лицам. В общем, в 1941 году каждый при желании мог достать любую еду — если, конечно, работал на Имперскую службу труда или служил в армии. Богатые имели свои каналы снабжения. Они ни в чем не нуждались. При условии, что покупали продукты в дорогих магазинах, барах, ресторанах, пивных, где вина, пива и крепких спиртных напитков всегда было вдоволь — как и сигарет. Карточки на вино появятся только в конце 1942 года, тогда же войдут в обиход «недели распределения шерстяных изделий».

Британские ВВС атакуют Берлин

Зерно по-прежнему поступает от русских, которые продают его по высоким ценам. В конце 1940 года истинные набобы — это моряки и авиаторы. Они окружены королевской роскошью в своих казармах на Атлантическом побережье — но, правда, ежедневно рискуют жизнью в «битве за Англию». В воздухе или в морских глубинах (неся службу на подводных лодках) они пытаются сомкнуть кольцо блокады вокруг Соединенного королевства. Эта битва, в ходе которой Лондон и Ковентри становятся добычей пламени, открывает глаза берлинцам, и они начинают мечтать о мире. Тем более что и сама немецкая столица уже подвергается первым серьезным английским бомбардировкам. Первая ночная атака британских ВВС произошла 5 августа 1940 года. Налеты тревожат берлинцев. Уже имеется много жертв среди гражданского населения — в рабочем районе Крейцберг, в частности у Котбусских ворот. Молотов приезжает в ноябре, когда в ужасной войне с Лондоном наступает затишье. Люфтваффе, насчитывающее 2800 самолетов (2265 боевых машин уже потеряно), истощено и не имеет средств, чтобы продолжать вылеты. Очевидно, что планируемая операция по высадке десанта в Великобританию окажется очень трудной и, возможно, заранее обречена на провал.