Читать книгу "Эпоха Возрождения. Быт, религия, культура - Эрик Чемберлин"

Могильщиками становились приговоренные к смерти преступники, предпочитавшие отдаленную смерть немедленной. Часто этим занимались освобожденные галерники, что само по себе говорит об условиях на этих судах. Несомненно, смерть настигала и их, но вместе с тем это давало им временную неприкосновенность, так что они становились некой жутковатой аристократией перевернутого общественного порядка. Город был для них открыт настежь: они имели законное право входить в любой дом, подозреваемый в зачумленности. К обычным грабежам прибавился шантаж, так как ничто не мешало им объявить обитателя дома зараженным, и тогда их долгом было выволочь его на улицу и увезти в чумной барак. Люди готовы были все отдать, лишь бы избежать такой участи и уберечь от нее своих близких. Могильщики обращались с покойниками самым мерзким образом, но еще хуже и чудовищнее относились они к слабым. Со зла или из нетерпения они ускоряли смерть больных или даже выносили их, еще дышавших, и бросали в общую могилу. Их обвиняли, часто справедливо, в том, что они намеренно распространяли чуму, разбрасывая зараженные вещи по городу, дабы продлить болезнь и тем улучшить свое благосостояние или выжить из дома его обитателей и вволю пограбить. Распространение чумы было обычным обвинением даже для простых горожан, и, если преступление доказывали, виновных подвергали зверской смерти. Чумные больные намеренно искали контакта со здоровыми и пытались передать им заразу, частично по злобе, но частично из-за поверья, что таким путем могут сами избавиться от болезни. Многие верили, что это было орудием нового племени протестантов против истинно верующих. В 1564 году в Лионе власти объявили, что «еретики, когда видят, что число их убывает, обращаются к детям Сатаны. Мазями, полученными из ада, они мажут дома католиков». Нехватки в козлах отпущения никогда не ощущалось.

Колдовство

В XVI и XVII столетиях почитание колдовства приобрело такое значение, какого не удостаивалось даже во время так называемых темных веков. Те же самые столетия, которые видели, как человек изучает природу мироздания, стали свидетелями расцвета иррационального культа демонов и духов. Парадоксально, что именно христианская церковь, изо всех сил старавшаяся уничтожить практику сатанизма, придавала законченную форму этой самой практике. Чтобы побороть сатанизм, необходимо было дать ему определение, а определяя его, церковь создавала то, что до сей поры являлось просто народными сказками, не более чем фольклором. Все формальные составляющие культа существовали на просторах Европы задолго до того, как им были предъявлены официальные обвинения, но на протяжении столетий церковь довольствовалась тем, что объявляла их пустой фантазией. Легенда о женщинах, летающих по ночам, вызывала особое презрение. «Какой же дурак поверит, что с телом может случиться то, что происходит лишь с душой?» Этот стойкий здравый смысл вынужден был в конце концов отступить под натиском разгорающегося фанатизма. В 1458 году древний церковный запрет на подобные верования был порушен одним инквизитором из Германии, заявившим, что возникла новая секта, которую не могли предвидеть даже Отцы Церкви. Двадцать шесть лет спустя папа Иннокентий VIII, встревоженный этим, якобы захватившим Германию, культом колдовства, объявил крестовый поход против него и велел двум инквизиторам, Крамеру и Шпренгеру, изучить состояние вопроса. Названная пара посвятила пять лет усиленных трудов исполнению приказа и выдала на свет руководство по колдовству, которое и по сей день считается краеугольным камнем в легальном преследовании ведьм.

«Маллеус малефикарум» («Молот ведьм») был отлит в форме научного диспута. Описывался один случай, иллюстрирующий отдельно взятый феномен, рассматривались возражения и делалось заключение. Трудно понять характер Шпренгера, главного автора книги: некоторые видят в нем «опасного и злонамеренного фанатика, который наслаждается нелепостями и, более того, чувственностью», другие придерживаются твердого убеждения, что он был человеком большой учености и благочестия, сделавший все, что было в его силах, для искоренения проклятого культа. Несомненно, его труд производит впечатление необычайно глубокомысленного анализа. Однако он болезненно поглощен сексуальными аспектами колдовства, которые доминировали в суждениях его современников. Он подробно и долго обсуждает, может ли человеческое существо зачать ребенка от демона. Именно Шпренгер несет ответственность за один из самых гнусных поклепов на женщин.

Рис. 72. Ведьма и дьявол. Гравюра на дереве. Начало XVI в.

Колдовство, утверждал он, более свойственно им от природы, чем мужчинам, из-за присущей женщинам порочности сердца и большего пристрастия к плотским утехам. «Все это доказывается происхождением слова «фемина» (женщина) от сочетания слов «Фэйт» (Вера) и «минус», потому что она слабее в приверженности к сохранению Веры». Это заключение привело к неслыханным мукам несчетного количества женщин, большинство из которых были старыми или слабоумными. Мужчин сжигали сотнями, а женщин тысячами.

Демонология, ставшая наваждением Европы более чем на два столетия, была построена частично на умозаключениях, а частично на признаниях самих ведьм. В идеале ведьма должна была признаться во всем сама, но вместе с тем считалось «законным иногда вести расследование на основании несомненных признаков и догадок или предположений». Другими словами, если ведьма не спешит поделиться яркими подробностями, дознаватель может добавить к ее показаниям сведения, почерпнутые из своих богатых схоластических знаний, дополняя их деталями, которые подскажет ему воображение. Почти всегда ведьмы сознавались в самых невероятных обвинениях, и к названному запасу знаний прибавлялось еще много живописных подробностей. Пытка была неотъемлемой и законной частью дознания, и не многие люди могли устоять перед грозящими страданиями, которые все равно должны были завершиться смертью. Адвокат, если его присутствие дозволялось, выбирался прокурором, но и его самого могли обвинить в колдовстве, если он выказывал себя слишком ревностным защитником. По всей вероятности, большинство так называемых адвокатов сами были некой разновидностью обвинителей. На одном бургундском судилище дворянин де Бофорт был обвинен, и дознаватель побуждал его признаться. Когда де Бофорт запротестовал, говоря, что не может совершить клятвопреступление и признаться в том, чего не делал, ему было обещано заранее отпущение грехов. Он в конце концов согласился признать вину… и был тут же приговорен к смерти.

Вопросы инквизиторов следовали определенному шаблону, потому что они исходили из предубеждения. Естественно, и ответы следовали тому же шаблону, и таким образом получилось, что один и тот же культ, целостный и отточенный до последней ужасающей подробности, вдруг распространился по всей Европе.

Под пыткой осужденные признавали свою вину и наговаривали на других, которых пытали в свою очередь, и те оговаривали новых людей… круг ширился и ширился. «Христианский мир впал в безумие, а Сатана мог только радоваться признанию его могущества в дыме бесконечного сожжения, должного свидетельствовать о триумфе Всевышнего». Тем не менее с самого начала существовала трезвая, разумная оппозиция этому процессу. Один из членов испанской инквизиции высказал взвешенное мнение, что охотники за ведьмами сами во многом ответственны за разрастание подобного культа. «Когда общественное сознание встревожено и поражено страхами, любое возбуждение опасно и усиливает зло. Не было ни ведьм, ни заколдованных, пока об этом не заговорили все». Лучшим оружием против этого были молчание и сдержанность. Благодаря трезвой и холодной оценке в Испании ни применение колдовства, ни его искоренение не достигли того размаха, как в остальной Европе. Все другие страны внесли свой вклад в разрастающуюся мифологию. Немцы расписывали особые ужасы шабаша, французы и итальянцы – богохульство черной мессы, Англия породила концепцию «фамилиара», то есть животного – спутника ведьмы. А Швеция придумала человека-коня, подкованного по-конски, который доставлял ведьм на шабаш. То, что среди приговоренных за колдовство и ведовство были практикующие ведьмы, сомнений не вызывает. Некоторые сами в это верили: частые упоминания о всевозможных дурманящих зельях тому порукой. Кто-то из них действительно мог придерживаться не христианского, хотя не обязательно зловещего культа. Но большинство были просто увлечены таким простым человеческим интересом к эзотерическим знаниям, желанием стать членом обособленной группы со своим тайным языком и ритуалами, способностью испытать в этой группе краткий миг всевластия и могущества.