Читать книгу "Молот и наковальня - Гарри Тертлдав"

— Остается надеяться, что у Регория тоже все в порядке, — пробормотал Маниакис, обращаясь скорее к самому себе. Но Эринакий расслышал его слова.

— Ты говоришь о своем двоюродном брате, который командует конницей, величайший? — переспросил он. — Я тоже надеюсь, что у него все в полном порядке. Чем больше Генесию придется распылять своих людей, свои страхи и свою ненависть, тем меньше у него будет возможностей в решающий момент сконцентрироваться на чем-то одном.

— Я думаю точно так же, — сказал Маниакис, и сказал правду.

Но не всю правду. Вся правда заключалась в том, что в лице Регория он имел единомышленника, которому мог безоговорочно доверять. А с новыми военачальниками, да и со столичными сановниками тоже, приходилось держать ухо востро, постоянно оглядываться через плечо, чтобы однажды в руке, дружески похлопывающей его по плечу, не оказался зажат кинжал.

— Я припоминаю, что у тебя есть и родные братья, — сказал Эринакий. — Так ли это?

— Да. Двое. Татуллий и Парсманий, оба младше меня. Они служили офицерами в небольших чинах в западных провинциях. Я молю Господа нашего, благого и премудрого, чтобы они были живы-здоровы. Уже долгое время мы в Каставале не имели о них никаких известий. Если учесть, что именно в тех краях Сабрац сейчас опустошает наши земли, с ними могло случиться что угодно.

— Твоя правда. Притом ты не упомянул о бесконечных мелких мятежах, непрерывно полыхающих в западных провинциях. Но наверно, и до твоих братьев еще не дошла весть о том, что ты поднял восстание?

— Думаю, нет, — ответил Маниакис. — Если только Генесий сам не послал за ними, чтобы иметь возможность отомстить мне. Но не думаю, что у него это получится. При том хаосе, который ныне царит в западных провинциях, вряд ли. Как я слыхал, сейчас видессийская армия в тех краях отчаянно бьется за себя, за то, чтобы просто выжить, не более. Местным военачальникам не до каких-то там приказов из столицы.

— То, что ты слыхал, истинная правда, величайший! — Эринакий даже глаза закатил, чтобы показать, насколько истинна эта правда. — Кроме того, тамошние воеводы в ссоре, они не могут нормально взаимодействовать друг с другом, а потому все хуже и хуже противостоят макуранцам.

— Видессийцы погрязли в междуусобицах, — поделился своими наблюдениями Маниакис.

Вряд ли он мог сделать другое столь же очевидное умозаключение, кроме как сообщить всем присутствующим, что воздух необходим для дыхания. Тем не менее несколько капитанов, а также три-четыре столичных сановника косо взглянули на него. Маниакису потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что он публично напомнил им о васпураканской крови, текущей в его жилах, а ведь многие из присутствующих самым честнейшим образом старались об этом забыть. Чтобы поддерживать его с чистой совестью.

— Ты уверен, что будешь в безопасности, ночуя в казарме, величайший? — прервал затянувшееся молчание Эринакий.

Что ж, это действительно могло быть заботой о его безопасности; но могло быть и насмешкой. Чуть ли не всякая фраза, изрекаемая друнгарием, была пропитана уксусом.

Маниакис предпочел воспринять сказанное как заботу:

— Все должно быть в порядке. Генесий не может знать, где я ночую, а кроме того, мой маг Альвиний все время рядом со мной. Его заклинания спасли меня в Опсикионе, они защитят меня и здесь.

— Альвиний? Вот как? — Эринакий бросил на мага цепкий взгляд.

Тому, при его внешности, действительно больше подходило васпураканское имя Багдасар, чем вкрадчивый, благозвучный видессийский псевдоним, которым он иногда пользовался. Сам Маниакис чаще называл его Багдасаром, но сейчас, особенно после недавней оплошности, ему не хотелось уязвлять слух присутствующих очередным напоминанием о Васпуракане и васпураканцах.

Почувствовав, что на него обратили внимание, Багдасар извинился перед капитаном, с которым разговаривал, обернулся, поклонился публике, поднял кубок, приветствуя всех, а затем вернулся к прерванной беседе. Маниакис улыбнулся. Все-таки маг обладал особенным, присущим только ему умением подать себя.

Слуги зажгли светильники, чтобы застолье могло продолжаться после захода солнца. Маниакис непринужденно беседовал то с одним, то с другим, пока человек, посланный им в Сикету, не вернулся с уверениями, что там все в полном порядке. Тогда он все так же непринужденно дважды зевнул; любой мим на Празднике Зимы позавидовал бы тому, как это было исполнено.

Если ты Автократор Видессии или даже претендент на трон, такая пантомима дает неплохие результаты. Почти мгновенно десятки капитанов, позевывая, отставили в сторону кубки, вышли ненадолго наружу, где воспользовались вырытыми у задней стены казармы траншеями, а вернувшись, попадали в койки. Маниакис не надеялся, что его койка будет особенно удобной; так оно и оказалась. Но уже через пару минут он спал как убитый.

* * *

На завтрак подали булочки, не уступавшие твердостью прибрежным скалам, по паре небольших жареных кальмаров, таких горячих, что обжигали пальцы, и по кружке кислого вина. На взгляд Маниакиса, это была просто военно-морская вариация на тему походной полевой кухни. А столичным сановникам подобная еда показалась хуже отравы. Даже Курикий, который обычно вел себя куда разумнее остальных вельмож, едва проглотил несколько кусочков.

— Что же нам теперь делать? — горестно вопрошал Трифиллий.

Он отгрыз малюсенький кусочек от булочки, пригубил вино и с гримасой отвращения отставил его в сторону, а при виде кальмаров высоко задрал свой громадный нос, хотя в Видессе уличные разносчики торговали с лотков точно такими же кальмарами на каждом углу.

— Знаешь, величайший, а ведь я уже дед, — заметил Эринакий. — Но я еще помню те времена, когда мой старший сын был сопливым мальчишкой. Он рос привередой. Когда ему не нравилось то, что поставлено перед ним на стол, и он начинал капризничать, я говорил ему: «Ну что ж, сынок, дело твое. Хочешь — ешь, а не хочешь — помирай с голоду». Кажется, я уже сказал, что теперь я дедушка. Так что с голоду он не умер.

Трифиллий возмущенно засопел. Пара сановников с неизвестно откуда взявшимися свежими силами вновь атаковала свой завтрак. А один, как заметил Маниакис, даже взял вторую порцию кальмаров. Эринакий сделал то же самое. Плечи друнгария вздрагивали от беззвучного смеха.

К Маниакису подошел Курикий:

— Величайший! Мне не кажется, что за неимением более серьезных причин мы должны подвергаться насмешкам лишь из-за отсутствия привычки к весьма грубой пище, из которой состоит воинский рацион.

— Дай мне шанс, высокочтимый Курикий, и я полагаю, что очень быстро найду множество куда более серьезных причин для насмешек, — оскалился в зловещей ухмылке Эринакий.

Казначей от возмущения даже начал брызгать слюной. Он привык передергивать слова других, но не допускал, что кто-то может так же легко передернуть его собственные.

Маниакис предостерегающе поднял руку: