Читать книгу "De Profundis - Эмманюэль Пиротт"

Он поднимал руки, призывая всех скандировать с ним. И все подхватили нестройным хором. Потом он встал и затянул «Брабансонну», и все стали вторить, Роксанна и Стелла по-французски. Но ни одна, ни другая не знали толком слов национального гимна:

Живи в красе, в вели-и-ичьи,Не победить народов,Пока бессмертен кли-и-ич их…

Тут Роксанна запнулась. Когда она была маленькой, ее отец дальше всегда говорил: «Морковка с огорода», и она была не в силах вспомнить канонический текст[24]. Так она и спела с торжественным видом, и никто, кроме Стеллы, ничего не заметил.

Стелла горько сожалела, что не посмела привести домой Маризу и ее семью. Но, наблюдая за поведением матери, девочка не верила своим глазам: возможно ли, что этот всплеск братства искренен? Стелле приходилось признать, что это так; девочка вполне умела отличать выкрутасы и манипуляции Роксанны от ее подлинных душевных порывов, даже если последние были обычно, увы, порывами враждебности, сарказма или равнодушия. Вдобавок приветливость Роксанны к этим незнакомцам глубоко ранила ее дочь; она была жестоким напоминанием, насколько Роксанна лишала ее жестов утешения и поддержки, которые бессчетно расточала другим. Даже голос матери, обычно такой суровый, теплел, когда она обращалась к беженцам. И Стелле тогда хотелось, чтобы она онемела.

* * *

Этот поток мигрантов через юг страны просуществовал недолго. Началось это в начале февраля и закончилось спустя месяц. Вмешалась армия при поддержке местного населения, чтобы остановить беженцев и разместить их в лагерях, где они умирали от голода, отчаяния и болезней вернее, чем где бы то ни было. Отец Джеки был одним из самых рьяных в облавах. Он брал с собой своего пса Брута, бельгийскую овчарку, такую злобную, что полиция когда-то приказала ему держать ее в клетке и в наморднике. Жанин Ламботт, она же Инспектор Гарри, тоже выходила наконец из своей хибары и снова показывала зубы, такие же длинные и острые, как у Брута, с которым у Жанин были и другие общие качества. Последняя облава закончилась страшно: шальная пуля настигла маленькую девочку и ее мать, которые недостаточно быстро вышли из своего укрытия. Девочка умерла в военной машине. Мать потеряла правую руку, а также рассудок.

Леса наконец снова стали чистыми и безопасными, и Джеки мог вволю ставить там ловушки. Стелла больше не любила ходить с ним. Что-то между ними изменилось; малышка чувствовала, как алчно хотел Джеки ее мать. Но было и еще кое-что: фермер стал другим, с тех пор как Стелла рассказала ему о Маризе и ее семье. Она открыла свой секрет, думая, что может ему доверять. А Джеки почему-то не понравилось это признание, ему как будто было не по себе. Он густо покраснел, выслушав рассказ Стеллы, и она сразу заподозрила, что Джеки с отцом причастны к исчезновению Маризы и ее родителей. Она вернулась на место стоянки и перерыла все в надежде найти след, который подтвердил бы ее подозрения. И нашла. Носовой платок в клетку, зарытый в куче листьев, один из отвратительных платков отца, в которые он высмаркивал обильные желтые сопли. С бесконечными предосторожностями Стелла взяла его и, развернув, обнаружила пятна крови. Она взяла платок домой и спрятала. И с этого дня она больше никогда не ходила в лес с Джеки.

Толпы чужаков в доме в конце зимы ему не понравились. Вместе с котом он хоронится на чердаке или в спальне Роксанны, чтобы не пришлось выносить хождений, лишнего движения воздуха, визгливых голосов, запахов тел, которые ему отвратительны. Он заметил, что у него изрядно развилось обоняние в последнее время, это и хорошо, и плохо. Хорошо, когда до него доносятся ароматы стряпни и, главное, когда он рядом с Роксанной: утром она просыпается, и ароматы исходят от простыней и ее тела, навевая ему мечты. Они действуют на него сильно, куда сильнее, чем зрелище ее голого тела.

Он заметил перемену в Роксанне. Доброта, которую она выказывает бедным, преобразила ее, выявила ту сторону ее натуры, которую она старательно прячет, зарывает в себе как можно глубже, желая, чтобы ее не было вовсе: участие к ближнему, какое-то разочарованное сострадание. Он не может ясно назвать это исходящее от нее чувство и обращается к ней все явственнее. Порой ее взгляд лучится теплом, когда она устремляет его на этих обездоленных людей, и тепло это еще долго остается в ее глазах, когда она покидает своих гостей и уходит спать. Тогда он приближается к ней вплотную, следит за каждым ее движением, кружит вокруг, ловит ее взгляд в потемках. Ему хотелось бы с ней поговорить. Впервые за много веков ему не хватает дара речи. Он спросил бы ее, откуда она, где родилась.

Если бы он мог, он сказал бы ей, что она отлично справляется, что вовсе она не неловкая, просто ей пришлось быстро учиться многому, чего она раньше не знала. Он сказал бы ей, что надо все-таки держать топор иначе, когда колешь дрова, что нельзя опускать курицу в кипяток, не то кожа будет рваться. Он попросил бы ее никогда не забывать запираться на ночь, да и днем тоже, не пускать в дом кого попало. Он посоветовал бы ей остерегаться мужчин, всегда быть начеку, даже с ним. Мужчины – подлые создания. Она знает это лучше, чем кто бы то ни было, во всяком случае, не хуже его. Однако она как будто забывает об этом. Ее жизнь в большом городе была битвой. Он знает, что она хитра, смела, упорна. Знает, что она способна постоять за себя. Она может убить; впрочем, она наверняка это сделала, по крайней мере один раз, потому что ее преследует один и тот же сон, почти не оставляющий сомнений. Она стоит на плоской крыше высоченного здания, куда выше башен Кельнского собора. Внизу раскинул свои щупальца город, кипит жизнь в грязном тумане. У ног Роксанны лежит мужчина, молодой, в луже крови. Он не мертв и пытается выговорить какие-то слова. Мужчина устремил на нее взгляд, полный ужаса, смешанного с мольбой. Он говорит, и потоки крови льются у него изо рта. Кровь пенится на губах, он вот-вот отдаст богу душу, но его губы еще шевелятся, глаза вращаются в орбитах, и кровь вытекает толчками, почти черная, быстро заливая пространство вокруг них. Сапоги Роксанны почти полностью покрыты темной липкой жидкостью. Роксанна наклоняется, подтаскивает мужчину к краю крыши и сталкивает его вниз. Но она не может оторвать рук от пропитанной кровью одежды и летит следом.

Она сплетена с мужчиной, который смотрит на нее безумными глазами; они падают, падают целую вечность. Роксанна ждет удара о землю каждую секунду, но ничего не происходит. Ей кажется, что обескровленное тело сжимает ее все крепче. Губы по-прежнему пытаются что-то сказать, и Роксанна предпочла бы тысячу смертей, чем смотреть на этого агонизирующего, неспособного ни говорить, ни умереть.

Она проснулась внезапно, в падении, как и каждый раз. Выпила глоток водки из бутылки, закурила. Почему этот сон возвращается так часто? Убийство Боба никогда ее особо не заботило. Это был мерзавец, заслуживавший худшего, чем смерть. Она убила бы его снова, явись он перед ней, всадила бы нож в причинное место, а потом в живот, как тогда. Что согрешило, то и наказано, собаке собачья смерть. Почему это дерьмо Боб преследует ее ночами? Почему не все остальные, которых она отравила своим мерзким псевдотамиксом? Дети, старики… сестренка Марко и другие, чьих имен она никогда не узнает. Все они и без того бы умерли, так какая разница? Это она постоянно себе твердила. Но она ускорила их конец, в страшных мучениях, после периода тщетной надежды. Если Боб ее так мучает, наверно, ей следует ожидать явления всех ее мертвецов, которые каждую ночь будут увлекать ее в свою безумную сарабанду и не оставят в покое до ее собственного конца.