Читать книгу "Новая Луна - Йен Макдональд"

Лукасинью машет рукой над панелью духовки, чтобы стекло сделалось прозрачным, глядит на свои пирожки. Бросает беспокойный взгляд на Григория. Сейчас не время для пробуждения чудовища. Еще несколько минут. А теперь вытаскиваем, и пусть охлаждаются. Лукасинью чувствует тень на своей коже еще до того, как ощущает прикосновение волос и мышц Григория.

— Привет.

— Привет.

— Что ты делаешь?

— Кайфую.[14]

— В смысле?

— Брауни пеку. Они вкусные. С травкой.

— Ты всегда кайфуешь вот так?

— Как?

— Голышом.

— Так я един с тем, что делаю.

— По-моему, это круто.

У Лукасинью обрывается сердце. Григорий близко, прижимается, у него встает. Этот парень сделан из спермы? Лукасинью отрывает корочку охлаждающегося брауни и поворачивается, чтобы вложить ее между губами Григория.

— Сладко…

И они возвращаются к прежнему занятию.

У Марины есть балкон. Он маленький, но весьма притягательный. В конце каждого дня она возвращается с занятий со своей группой совершенно измотанная — тело ее ноет от всех новых вещей, которые надо выучить для работы в «Корта Элиу», — и отправляется на свой балкон.

Квартира, что ей выделили в «Корта Элиу», расположена на 23-м Западном уровне квадры Санта-Барбара, так что балкон нависает над улицей, пусть до нее и не так далеко падать, как из Байрру-Алту до проспекта Гагарина. Марина сражается с головокружением. И со звуками. Улицы Жуан-ди-Деуса говорят по-португальски, в другом тембре по сравнению с улицами Меридиана. Возгласы и приветствия; подростки кричат, привлекая внимание, раздаются голоса детей, которые жужжат туда-сюда по проспекту Кондаковой[15] на трициклах с большими колесами. Голоса звучат совсем по-другому. Гудят двигатели моту, лифты, эскалаторы и движущиеся дорожки, воздушные фильтры; доносятся другие шумы. Небесная линия светится ярче, спектр более желтый, чем в Меридиане. Цвета неоновых реклам тяготеют к сине-зеленому и золотому — цветам старой Бразилии. Имена, вывески только на португальском. Все непохожее, захватывающее. Жуан-ди-Деус — компактный город; восемьдесят тысяч людей в трех квадрах, у каждой из которых фаза сдвинута на восемь часов по сравнению с соседними: маньяна, тарде, ноче. Он во многом старомоден, этот город, выстроенный из лавовых трубок, которые пронизывают шкуру Моря Изобилия. Квадра Санта-Барбара имеет в диаметре триста метров, и Марине там тесно. Крыша города кажется близкой, тяжелой. Она испытывает легкую клаустрофобию. Но воздушного пространства маловато для летунов, и это радует Марину. Она ненавидит атлетичных, надменных аэронавтов.

— O bloqueio de ar não е́ completamente despressurizado,[16] — говорит она. Пытается говорить в квартире на португальском. Запрограммировала Хетти не переключаться на глобо.

«Daqui a pouco sair para a superfície da lua, — раздается в ответ. — Seu sotaque е́ pе́ssimo»[17].

Фамильяр не только говорит по-португальски лучше Марины, но к тому же делает это с безупречным акцентом «Корта Элиу».

Хетти прерывает урок.

«Carlinhos Corta está na porta»[18], — говорит она.

Волосы в порядке, лицо в порядке, одежду разгладить, проверить зубы, незаправленную постель убрать в стену. Через двадцать секунд Марина готова принять босса.

— Ой…

Карлиньос Корта одет в шорты, пятипалые кроссовки и разноцветные шнуры на локтях, запястьях, коленях и лодыжках. И все. Он приветствует ее по-португальски. Марина едва его слышит. Он хорош на загляденье. Пахнет медом и кокосовым маслом. Красивый и пугающий.

— Одевайся, — говорит Карлиньос на глобо. — Ты пойдешь со мной.

— Я одета.

— Ничего подобного.

«Senhor Corta está acessando a sua impressora»[19], — говорит Хетти. Принтер выдает шорты (короткие), топ-бра (откровенный) и пятипалые кроссовки. Предписания ясны. Марина переодевается в своей ванной комнате. Пытается натянуть топ пониже, шорты — повыше. Чувствует себя обнаженней обнаженного. В комнате ее босс, а она даже не понимает, что он делает, зачем явился, кто он такой и что он такое на самом деле.

— Для тебя. — Карлиньос достает из принтера охапку зеленых шнуров. — Даю тебе символ своего ориша, Огуна. — Он показывает, как обвязать шнурами суставы, какой длины хвост нужно оставить. Кроссовки как будто сосут ее пальцы. — Ты же бегать умеешь, верно?

Марина следует за ним по ладейру. Лестницы узкие и с невысокими ступеньками, передвигаться трусцой по ним трудно. Прохожие вжимаются в стены и приветствуют их кивками. Она бежит рядом с Карлиньосом по Третьему, параллельно центральному проспекту, но на три уровня выше. Мимо проносятся велосипеды и моту. Марина чувствует запах кукурузы на гриле, горячего масла, жарящегося фалафеля. Из крошечных, вырезанных прямо в скале баров на пять табуретов доносятся музыкальные ритмы. Небесная линия тускнеет, окрашивается в пурпурно-алые оттенки. На перекрестке Карлиньос сворачивает налево. Теперь их путь освещают лампы. Из Т-образного пересечения туннелей впереди доносятся звуки, напоминающие песнопения. Потом Марина видит, как по туннелю мчится компания бегунов, над которыми зависла свита фамильяров. Обнаженная кожа блестит от масла, пота, краски для тела. Кисточки и шнуры струятся от локтей и колен, запястий и шей, лбов. Раздается пение. Они поют. От удивления Марина едва не замирает как вкопанная.

— Давай догоняй, — говорит Карлиньос и отрывается на полметра. Марина бросается за ним. Она не бегунья, но у нее все еще земные мышцы, и догнать его легко. Карлиньос сворачивает в широкий служебный туннель, плавно уходящий влево. Марине незнакома эта часть Жуан-ди-Деуса. Впереди компания бегунов, плотно сбитый пелотон[20]. Благодаря лунной гравитации они движутся плавными рывками, точно газели. Точно морские волны. Сквозь песнопения Марина слышит барабаны, свистки, звон напальчиковых тарелок. Карлиньос пристраивается в хвосте. Марина отстает от него на два шага. Бегуны расступаются, чтобы принять их, и Марина легко подстраивается под их темп.