Читать книгу "Молчание сфинкса - Татьяна Степанова"

— Отца Дмитрия убили? — воскликнул он тонким голосом. — Кто?!

— Кто… Не ты ли, Кирилл Федулович?

Мячиков издал странный горловой звук, словно подавился хлебной коркой. Согнулся, закрыл руками лицо. Колосов невозмутимо следил за этими метаморфозами.

— Святой был… бессребреник, святой, — Мячикова, судя по голосу, душили рыдания.

— Ну ладно, хватит… Хватит придуриваться, я сказал! — прикрикнул Никита.

Мячиков вскинул голову. Взор его снова сверкал гневом и ненавистью, но в тусклых красных глазках не было ни слезинки.

— Тихо, тихо, не ори только, — Никита опередил его яростную отповедь. — Значит, не в курсах ты про убийство, так я понял? И сам, конечно, не убивал, так?

— Да вы что, совсем уже? — Мячиков стукнул себя кулаком в грудь. — Ну нате возьмите нас, посадите опять, хоть расстреляйте!

— Про четверг расскажи всю правду, Кирилл Федулыч. Очень прошу. Всю правду. Что делал, где был, когда настоятеля в последний раз видел. Ведь ты его видел в четверг?

— Видел, врать не стану, к чему нам врать? Видели его. Утром, — Мячиков уже непритворно всхлипнул. — Мы работать пришли. А они еще там раньше были — отец Дмитрий и Захаров, церковь отпирали.

— А что у вас за спор вышел с отцом Дмитрием? По какому вопросу характерами не сошлись?

— Мы работу не закончили, бочки не докрасили, не здоровилось нам. А он нам велел сделать.

— И не только о бочках речь шла. Еще об отлучках твоих.

— А мы не на цепи сидим прикованные, чтобы всем и каждому о своих отлучках отчитываться!

— Вот-вот, ты, наверное, так и отцу святому баки заколачивал, дерзил. Он тебя уму-разуму учил, просвещал, а ты его послал.

—Я его не посылал, — Мячиков снова сказал о себе "я". — Он мне работу дал — спасибо. Я эту работу сделал — он мне жить позволил при церкви, в сараюшке, так я сторожем был верней собаки. Я ему благодарный был. За все благодарный. За все его благодеяния.

— Был благодарный, а слов его не слушал.

— Вот где нам ваши нравоучения, — Мячиков двумя тощими пальцами как вилкой ткнул себя в горло, — И миску супа не нальют просто так, от души, от сердца — все с проповедью. Благодетели! А нам проповедей надо, даже от святых не надо. Мы своим умом как-нибудь дотумкаем, что к чему.

— Ну и как же вы расстались в тот день, в каких отношениях?

— Он нас выгнал — отец Дмитрий. Мы ушли.

— Куда ж ты ушел?

— На кудыкину гору.

— В разнос, что ли, полный? — спросил Никита. — Ты пьешь?

— Грамма не употребляем отравы.

— Во сколько вы расстались?

— У нас циферблатов нету, — Мячиков вытянул вперед руки так, что задрались рукава пальто. — Из принципа не носим.

— И что ты делал все эти дни? Где бродил?

— Не ваше дело, — буркнул Мячиков. — Ничего плохого мы не делали.

— А тот день, четверг, как ты провел?

— Никак.

— Вечером где находился?

— Дождь шел, лило как из ведра, мы спали. Когда сыро — мы не выходим. Нам здоровье, в тюрьме подорванное, не позволяет.

— Где спал-то?

— Дома. У нас дом, между прочим, собственный имеется. Мы не какие-то там бомжары, у нас и прописка, и паспорт законный, недавно обмененный.

Колосов хотел обыскать его лично, осмотреть одежду — нет ли пятен крови, но тут за дверью послышался шум. По коридору загромыхали чьи-то шага. В «предбанник» влетел взволнованный Кулешов.

— Что? — спросил его Колосов. — Ну? Что?

— Только что звонили. Труп, Никита Михалыч. Женщина убита по дороге на станцию!

Глава 12ПЕРЕГОВОРЫ

Мещерский привез Катю из Лесного, проводил до лифта и отчалил, предоставив ей самой объясняться с «драгоценным В…». Катя опять проигнорировала звонок и открыла дверь квартиры своим ключом — и здесь темно как в погребе. Свет в прихожей демонстративно погашен. А в комнате работает телевизор — солнце полуночников.

«Драгоценного» она обнаружила на полу, восседавшего на сброшенных с дивана подушках, вперившего взгляд в экран. При появлении Кати ни один мускул дрогнул на его лице — гордый профиль был точно изваян в граните. Рядом с креслом на полу несла лукавую горькую вахту полупустая бутылка армянского коньяка. А вокруг на ковре были разбросаны фотографии.

Кати нагнулась, собрала их. Это все были снимки разных лет: черно-белые и цветные. И на всех была она — маленькая, большая, ясельного возраста, школьного, после выпускного вечера, после сдачи госэкзаменов в университете, в летнем сарафане, в купальнике, в милицейском мундире, в шортах, в вечернем платье, с «драгоценным» и без него.

Он пошевелился, поднял взор — в глазах сплошное коньячное араратское море, захлестнувшее берега. Катя опустилась на пол рядом с ним, прижалась щекой к плечу.

— Ну хочешь, совсем больше никуда не поеду, — сказала она тихо.

Он молчал.

— Из дома ни ногой, хочешь?

Он молчал.

— И зачем мне все это? Толку никакого. Он молчал.

— И правда, кому какое дело, кто убил того священника, — Катя вздохнула. — Как ты говоришь? Ну убили и убили. И земля пухом. Верно?

Он упорно не раскрывал рта.

— Смотри какие мы с тобой на этом фото. Особенно ты, — Катя взяла свадебную фотографию. Плотнее прижалась щекой к плечу «драгоценного». — Ты тут мужественный. Сильный.

— Не подлизывайся ко мне.

— Я не подлизываюсь, — Катя старалась изо сил. — И вообще, если подумать хорошенько, ты абсолютно прав. Ты всегда оказываешься прав. А у меня просто такой характер дурацкий. Ты же знаешь — я с детства ненормальная. Если что-то меня зацепит, я теряю покой, до тех пор, пока…

— Ну узнала что-нибудь для себя полезного у Серегиного кузена из Парижа?

Катя внутренне поздравила себя с маленькой победой. Так держать!

— Нет, ничего не узнала. Ты и тут оказался прав, Вадичка. Пустая, бесцельная поездка.

— А я всегда прав, — тон Кравченко смягчился. — Ты бы поменьше разных обалдуев слушал вроде своего горе-пинкертона из угро и побольше со мной советовалась, со своим мужем.

— Да, Вадичка, да, — Катя дотянулась до его решительного подбородка и поцеловала, попав губами в любимое место — ямочку, составлявшую одну из ярких примет «драгоценного», — ты только не сердись, когда я спорю с тобой, ладно? Это у меня такой нрав, мне трудно бывает справиться с собой. И потом ты же знаешь — я такая любопытная. А это, говорят, вроде болезни…

Кравченко тяжко вздохнул. Поднялся, достал бокалы (без Кати они вдвоем с пятизвездочным обходились без лишних посредников), разлил остатки.