Читать книгу "Вино из одуванчиков - Рэй Брэдбери"

Вдруг откуда-то вынырнул поезд и промчался так быстро, чтоДуглас, Джон и все остальные мальчишки едва успели отскочить в сторону изаорали, грозя ему вслед кулаками. Поезд с грохотом покатил дальше по рельсам,унося в себе две сотни пассажиров, и исчез. Вихри пыли немного проводили его кюгу, потом улеглись в золотистом безмолвии меж голубых рельсов. Ребятавозвращались домой.

— Когда мне будет семнадцать, я поеду в Цинциннати ипоступлю пожарником на железную дорогу, — объявил Чарли Вудмен.

— А у меня есть дядя в Нью-Йорке, — сказалДжим. — Я поеду в Нью-Йорк, буду печатником.

Дуглас не стал спрашивать, что задумали другие. Он ужеслышал, как поют свою песнь поезда, видел лица друзей — они прижались к окнам,уплывают на вагонных площадках. Они ускользают, одно за другим. И остаютсяпустые пути, летнее небо, и сам он, в другом поезде, едет совсем не туда.

Земля повернулась у него под ногами, тени ребят соскользнулис травы, и вокруг потемнело.

Он проглотил ком, застрявший в горле, издал дикий вопль,замахнулся кулаком и с силой послал в небо воображаемый мяч.

— Кто прибежит домой последним, тот носорожий хвост!

С хохотом размахивая руками, они кинулись по шпалам. ДжонХаф бежал легко, совсем не касаясь земли. А Дуглас все время чувствовал подногами землю.

 

В семь часов, после ужина, мальчишки стали собиратьсявместе; один за другим они выходили на улицу, заслышав, как хлопают дверисоседних домов, а отцы и матери сердито кричали вслед, чтоб не хлопали такдверями. Дуглас, Том, Чарли и Джон стояли среди десятка других, пора былоиграть в прятки и в статуи.

— Во что-нибудь одно, — сказал Джон. — Потоммне надо домой. В девять уходит поезд. Кто будет водить?

— Я, — сказал Дуглас.

— В жизни не слыхал, чтобы кто сам вызвался водить, —сказал Том.

Дуглас пристально посмотрел на Джона.

— Разбегайтесь, — сказал он.

Мальчики с криком кинулись врассыпную. Джон попятился, потомповернулся и побежал вприпрыжку. Дуглас медленно считал до десяти. Дал имотбежать подальше, разделиться кто куда, замкнуться каждому в своем собственноммирке. Когда они разогнались вовсю, так что ноги уже сами несли их, и почтискрылись из виду, он набрал полную грудь воздуха и крикнул:

— Замри!

Все окаменели.

Медленно, медленно Дуглас двинулся по лужайке туда, где всумерках, точно железный олень, замер Джон Хаф.

Вдалеке стояли как статуи другие мальчики, руки у нихподняты, на лицах застыли гримасы, одни глаза горят, точно у чучела белки.

А Джон — вот он, один, недвижимый, — никто не можетприбежать или заорать вдруг и все испортить.

Дуглас обошел статую с одного боку, потом с другого. Статуяне шелохнулась. Не вымолвила ни слова. Глядела куда-то вдаль, и на губах еезастыла легкая улыбка.

Дугласу вспомнилось: несколько лет назад они ездили вЧикаго, там был большой дом, а в доме всюду стояли безмолвные мраморные фигуры,и он бродил среди них в этом безмолвии. И вот стоит Джон Хаф, и коленки и штаныу него зеленые от травы, пальцы исцарапаны, и на локтях корки от подсохшихссадин. Ноги — в теннисных туфлях, которые сейчас угомонились, словно он обут втишину. Этот рот сжевал за лето многое множество абрикосовых пирожков и говорилспокойные раздумчивые слова про то, что такое жизнь и как все в мире устроено.И глаза эти вовсе не слепы, как глаза статуй, а полны расплавленного зеленогозолота. Темными волосами играет ветерок — то вправо отбросит, то влево… А наруках, кажется, оставил след весь город — на них пыль дорог и чешуйки древеснойкоры, пальцы пахнут коноплей, и виноградом, и недозрелыми яблоками, и старыми монетами,и зелеными лягушками. Уши просвечивают на солнце, они теплые и розовые, точновосковые персики, и, невидимое в воздухе, пахнет мятой его дыханье.

— Ну, Джон, — сказал Дуглас, — смотри нешевелись. Не смей даже глазом моргнуть. Приказываю: стой тут и не сходи с местаровным счетом три часа. Губы Джона шевельнулись.

— ДУГ…

— Замри, — приказал Дуглас.

Джон снова устремил взгляд на дальний край неба, но теперьон уже не улыбался.

— Мне надо идти, — шепнул он.

— Не шелохнись! Правил, что ли, не знаешь?

— Никак не могу, мне пора домой, — сказал Джон.

Статуя ожила, опустила руки и повернула голову, чтобыпосмотреть на Дугласа. Они стояли и глядели друг на друга. Остальные мальчишкитоже зашевелились и опустили затекшие руки.

— Сыграем еще разок, — сказал Джон. — Толькотеперь водить буду я. Разбегайтесь! Ребята побежали.

— Замри!

Все замерли. Дуглас тоже.

— Не шевелись. Ни на волос.

Он подошел к Дугласу и остановился рядом.

— Понимаешь, иначе никак ничего не получится, —сказал он.

Дуглас глядел вдаль, в предвечернее небо.

— Еще три минуты всем застыть, как истуканам! —сказал Джон.

Дуглас чувствовал, что Джон обходит его кругом, как толькочто он сам обходил Джона. Потом Джон сзади легонько стукнул его по плечу.

— Ну, пока, — сказал он.

Что-то зашуршало, и Дуглас, не оборачиваясь, понял, чтопозади уже никого нет.

Где-то вдалеке прогудел паровоз.

Еще долгую минуту Дуглас стоял не шевелясь и ждал, чтобыутих топот бегущих ног, а он все не утихал. Джон бежит прочь, а его слышно такгромко, словно он топчется на одном месте. Почему же он не удаляется?

И тут Дуглас понял — да ведь это стучит его собственноесердце!

Стой! Он прижал руку к груди. Перестань! Не хочу я этослышать!

А потом он шел по лужайке среди остальных статуй и не знал,ожили ли и они тоже. Казалось, они все еще не двигаются. Впрочем, он и самтолько еле передвигал ноги, а тело его совсем застыло и было холодное каккамень.

Он уже поднялся на свое крыльцо, но вдруг обернулся ипоглядел на лужайку.

На ней никого не было.!

Бац, бац, бац! — точно затрещали выстрелы. Это хлопалиодна за другой входные двери по всей улице — последний закатный залп.

Самое лучшее — статуи, подумал Дуглас. Только их и можноудержать у себя на лужайке. Никогда не позволяй им двигаться. Стоит только разпозволить — и тогда с ними уже не совладаешь.