Читать книгу "Женщины Великого века - Жюльетта Бенцони"

Смущенная и испуганная госпожа де Конти слушала короля в его кабинете. Спина ее напряглась, едва касаясь спинки кресла, тонкие пальцы нервно теребили платочек. Гнев отца вселял в нее ужас, равно как и предложение короля варваров, о котором ей сообщили.

– Сир, – пробормотала она, – как вы могли подумать?

– Тут и думать нечего. Одно верно – письмо, доставленное господину де Поншартрену, ставит нас в затруднительное положение. Если ответить отказом, судьба тысяч пленных окажется под угрозой, а отцы францисканцы, на которых возложена миссия выкупа, не смогут вызволить ни единого. А ведь я не могу дать иного ответа. Предполагаю, что вы не горите желанием выйти за короля разбойников и стать мусульманкой?

– Вы обижаете меня, Сир. Разве место вашей дочери в гареме, среди сотен женщин?

– Разумеется, нет, сударыня. И все же я полагаю, что мы оказались в таком положении не без вашего участия. Многие видели, как вы улыбались и шутили в компании посланника мусульман. Веди вы себя более благоразумно, этого не случилось бы.

– Но что же мне делать, Сир? Вы обвиняете меня как преступницу. Неужели все это так важно – улыбка, пара любезностей?

– В данном случае, боюсь, ваша улыбка будет стоить столько крови, сколько не стоила ни одна женская улыбка.

* * *

Проезжая в своей карете через арку Баб-Мансура – монументальные ворота, за которыми открывался имперский город Мекнеса, господин Пиду де Сент-Олон чувствовал себя не в своей тарелке. Получив приказ явиться к султану с первыми лучами солнца, он задавал себе один и тот же вопрос: спасет ли его должность королевского посла от ярости Мулая-Исмаила? С новым чувством оглядел он отрубленные головы, насаженные на колья вверху крепостной стены. Не появится ли в этой коллекции сегодня вечером новый экземпляр?

Дорога была долгой, но по мере приближения к резиденции правителя лошади экипажа ехали все тяжелее, словно везли непомерный груз.

Ответ Версаля на необычное брачное предложение был таким, каким он только и мог быть. Министр Поншартрен писал от имени короля, что этот союз станет возможным лишь в том случае, если «король Марокко согласится принять христианство и торжественно провозгласит свое отречение от ереси Магомета». Накануне послание было вручено капитану Абдалле бен Аише, принявшему его с непроницаемым видом.

Карета остановилась перед воротами Главного дворца, которые охранялись двумя конными стражниками – бесстрастными белыми всадниками на черных конях. Но едва Сент-Олон проник во внутренний двор, как его чуть не сбил с ног необычный кортеж, состоявший из четырех воинов в полном вооружении, с копьями на изготовку, и двух полуголых палачей. Они вели закованного в цепи человека высокого роста, теперь полусогнутого от тяжести его вериг. Проходя мимо, пленник бросил на француза странный взгляд, в котором читались и торжество, и отчаяние одновременно. То был капитан Абдалла бен Аиша, проваливший вторую миссию и заслуживший пытки.

И первое, что увидел Пиду де Сент-Олон, войдя в зал для аудиенций, где его ожидал султан, это валявшийся на полу маленький раскрашенный предмет, который был не чем иным, как портретом, раздавленным каблуком разъяренного мавра.

Через некоторое время Сент-Олон смог наконец покинуть дворец неистового султана, еще трясущийся от страха, но живой. Вновь взглянув на стену, он убедился, что отрубленные головы не только сменились новыми, но и число их заметно увеличилось. Неразделенная любовь Мулая-Исмаила к принцессе де Конти обернулась двумя сотнями загубленных жизней французских пленников. Никогда, как и предсказал король Людовик XIV, женская улыбка еще не стоила так дорого…

«Мадам», Генриетта Английская, невестка Людовика XIV

Свадьба Кошечки

Давненько, думали придворные, набившиеся в тесную часовню Пале-Рояля тридцатого марта 1661 года, в королевском семействе не видывали такой хорошенькой новобрачной! И правда, очаровательная и грациозная принцесса Генриетта-Анна Английская словно освещала своей красотой – и куда сильнее горевших свечей! – это святое место, долгие месяцы видевшее лишь суровое лицо ее королевы-матери, поселившейся во дворце. Будто лучи солнца пронзили туман и сырость по-зимнему холодного утра, ибо погода выдалась в день свадьбы отвратительная.

Прежде всего, с самого утра дождь лил не переставая. К тому же время Великого поста не допускало чрезмерной пышности этого почти королевского бракосочетания. И наконец, прошло всего три недели с того дня, как кардинал Мазарини отдал богу свою расчетливую и обремененную политикой душу. Но изумительная прелесть невесты еще больше, чем стать жениха и роскошь его наряда, превратила этот безрадостный день в настоящий праздник. И оно того стоило: младший брат юного короля Людовика XIV, монсеньор Филипп Орлеанский, которого при дворе называли просто «Месье», без всяких титулов, женился на своей двоюродной сестре Генриетте, дочери несчастного Карла I, обезглавленного несколькими годами раньше Кромвелем, и внучке славного короля Генриха IV, отца ее матери – Генриетты-Марии Французской.

По правде говоря, к восторгу публики примешивалась и толика удивления, поскольку милую Генриетту все хорошо знали: детство ее прошло в Лувре, где она нашла убежище со своей матерью, когда власть в Англии захватил Кромвель, и минуло всего полгода, как девушка вернулась в Англию. Но за эти шесть месяцев с Генриеттой-Анной произошли поистине чудесные изменения! Словно по мановению волшебной палочки, худенькая, нескладная и неприметная смуглянка превратилась в сказочную принцессу. Черные глаза ее светились радостью жизни и умом, а озорная грация завораживала настолько, что и самые искушенные не могли остаться к ней равнодушными.

Юная невеста прекрасно осознавала свою привлекательность и каждой клеточкой тела излучала желание нравиться. Это был ее день, ее триумф над королевским окружением, которое годами относилось к ней с пренебрежением.

Когда четырнадцать лет назад они с матерью бежали во Францию, Людовик XIV был еще ребенком. Наставником его стал всемогущий кардинал Мазарини, о котором ходили слухи, что он – тайный супруг регентши Анны Австрийской. И гостеприимство, которое им оказали, радушным назвать было трудно.

Поселили их на нижнем этаже старого Лувра, они с матерью носили латаные-перелатаные платья, питались порой хуже служанок, мерзли и нередко голодали. Зимой из-за холода им частенько приходилось весь день оставаться в постели, а чтобы найти денег на еду, Генриетте-Марии даже пришлось распродавать позолоченные предметы мебели своих апартаментов.

Обе они очень страдали, их гордость была уязвлена. Мать – оттого, что с ней обращались как с приживалкой, во дворце ее отца, где она жила до замужества. А дочь не могла перенести презрения молодежи, которая ничего не видела вокруг, кроме наглой своры племянниц Мазарини, этих знаменитых «Мазаринеток», с которыми обращались как с принцессами крови и выдавали их за самых именитых женихов королевства.

Никто тогда не отказывал себе в удовольствии лишний раз посмеяться над вечно грустной принцессой, и в глубине памяти Генриетта хранила жгучее воспоминание о королевском бале, когда молодой Людовик XIV наотрез отказался пригласить ее на танец.