Читать книгу "Культ - Константин Образцов"

– Я хочу, – тщательно подбирая слова, сказал Филин, – чтобы мама перестала встречаться с тем, с кем встречается сейчас. У меня все.

Никто не издал ни звука. Волк негромко, будто чего-то стесняясь, повторил слова Филина, протянув руки к Мамочке, а тот вдруг добавил, словно обращаясь к кому-то:

– Да, пусть так. Я хочу, чтобы так и случилось.

– Медведь, ты последний!

…Желание придумать у него так и не получилось. Всю неделю в голову лезли только какие-то вещи: то новые перчатки для тренировок, то модная бейсболка, то навороченный телефон – ничего такого, чего бы он не мог попросить, скажем, у отчима. Место известной своей любвеобильностью Машки, к которой из армии вернулся парень – кстати, тот самый Марат, брат Комбата, – заняла Светка, которая была даже круче: ей было уже двадцать семь, и она работала продавщицей. Реально, желать было нечего, так что он в конце концов решил, что будет импровизировать прямо на месте. Но и сейчас в мыслях была пустота.

– Я хочу… хочу…

Взгляд упал на Мамочку.

– Я хочу планшет, как у Петровича… тьфу, как у Лиса! Да, точно такой же планшет, как у Лиса!

И облегченно вздохнул.

– Мамочка, дай Медведю такой же планшет, как тот, на котором мы тебя сейчас видим! – провозгласил Волк.

Что-то протяжно вздохнуло во мраке за горизонтом. Ветер пронесся над синим куполом и принес издали чей-то крик.

– Тише! Слышали?

Все замерли. Точно, откуда-то со стороны ворот неслись визгливые вопли. Все четверо уставились друг на друга. Если бы вместо этого они посмотрели наверх, то поняли бы, чем был вызван этот тревожный визг: во мраке под потолком клубились, свиваясь, как спаривающиеся змеи, черные тени.

– Надо посмотреть! Макс, подсади!

Макс вскочил, подбежал к стене, уперся ногами в пол и сложил ступенью согнутые руки. Рома сорвал маску, ступил на сложенные ладони и схватился за камни стены. Макс крякнул, выпрямился и, как мог, поднял друга чуть выше, так, чтобы он смог выглянуть наружу между камнями и краем купола. Рома взглянул и через мгновение спрыгнул вниз.

– Пацаны, уходим! Там целая толпа у ворот и менты еще, кажется!

Все заметались. Маски полетели на пол, Рома торопливо подхватывал их и засовывал в сумку. Даниил смахнул с полки планшет, Макс, матерясь, пытался всунуть кувалду обратно в рюкзак.

– А с ней что будем делать?

Женя показал на распластанную на камне жертву.

– С собой!

– Нельзя, это для Мамочки!

– Тогда закапываем, быстро!

Пальцы вонзились в холодный и мокрый песок. Крики стали ближе, а может быть, просто громче.

– Быстрее, быстрее!

Безжизненное пластиковое тело скрылось под слоем песка. Сверху надгробием навалился жертвенный камень. Женя подхватил лампу, выключил ее, и они в темноте, на ощупь хватая грубые доски ступеней, выкарабкались по лестнице наверх. Из-за бульдозера ворот не было видно, но чувствовалось движение и слышались крики. Четверо, низко пригнувшись, рванулись к подкопу, проскочили под железным забором испуганными мышами – даже Женя юркнул туда с такой легкостью, как будто не он с кряхтением протискивался здесь полчаса назад. Вскочили, подхватили рюкзаки и сумки и, почти не разбирая дороги, с треском бросились через темный подлесок.

Когда Ярыгин и Дегтярев, оглядываясь на едва сдерживаемую толпу у входа на стройплощадку, подошли к куполу и осторожно посветили в темную глубину, там были только мрак, пустота и тяжелый, сгустившийся воздух, который пах потревоженной древней землей, морем, прелыми водорослями, а еще чем-то живым и горячим, как если бы внизу, в темноте, притаилось чье-то огромное тело.

Проверять они не стали.

Глава 7

К рассвету непогода утихла. Ветер и дождь исчезли, ушли, как рабочие сцены, закончившие устанавливать декорацию перед следующим действием унылого спектакля, накрыв город низким, тяжелым занавесом непроницаемых туч. Наступило утро субботы, тусклое, серое, как похмелье. Все неподвижно застыло вокруг в тоскливом, тягучем ожидании чего-то недоброго; может быть, нового дня, может быть, продолжения жизни. Редкие прохожие шли торопливо, не оглядываясь по сторонам, опустив головы, и казались испуганными. Улицы были пустынны, и даже на всегда оживленном проспекте лишь изредка проносились машины, недовольно шурша шинами и вздымая легкие облака грязноватой мороси. У стены дома, в углу, на размокшем пожухлом газоне копошился, пытаясь то ли подняться на ноги, то ли просто отползти куда-то подальше отсюда, человек в перепачканной куртке, мокрых брюках и без ботинок. Он вставал на колени, упирался головой в землю, застывал на мгновение и снова валился на бок, вяло перебирая ногами.

Карина чуть сбавила шаг, присмотрелась, сделала шаг с тротуара.

– Мужчина? Помощь нужна?

Человек попытался повернуться на голос, замычал и неловко упал на спину. Глаза были полуприкрыты, по лицу размазалась грязь. В нос ударила резкая вонь переработанного алкоголя, мочи и экскрементов. Карина покачала головой, отступила и пошла дальше своей дорогой.

Неделя выдалась непростой, а сегодняшняя смена была особенно трудной. Резкое ухудшение состояния показали почти все обитатели интерната; это бывает при деменции, но такое массовое проявление негативных симптомов Карина наблюдала впервые. Врачи говорили о синдроме взаимного отягощения; медсестры кололи лекарства и разносили дополнительные дозы лекарств; санитары устало таскали в туалет, помывочную и в постели утерявших самостоятельность пациентов. Деревянные тесные коридоры наполнились плачем, нечленораздельным бормотанием, тревожными выкриками. Леокадия Адольфовна, впрочем, держалась лучше других, не доставляла тревог санитарам, по-прежнему справлялась с бытовыми делами, но была беспокойной и заговаривалась чаще обычного. С той ночи, когда погас свет, Карина так и не услышала от нее больше ничего ни о девочках, просивших поиграть с ними, ни намеков на нечто, пробудившееся ото сна – голодное и жаждущее насытиться. Волнение престарелой приятельницы Карины проявлялось иначе: она постоянно смотрела в окно, как караульный, каждый миг ожидающий внезапного нападения врагов, почти не рассказывала интересных историй и только бормотала что-то нечленораздельное про потревоженную землю, моря на краю света, врата на границе и тому подобное. Визитам Карины она все так же радовалась: улыбалась, спрашивала, как дела, но через минуту снова отворачивалась к окну, хмурилась и опять принималась вполголоса причитать. Карина только вздыхала печально, не особо надеясь на то, что их беседы когда-либо возобновятся.

Деменция необратима.

Сегодня под утро, когда Карина зашла в угловую комнату перед тем, как сдавать смену, Леокадия Адольфовна отвлеклась от своих бдений у окна, повернулась и ясным голосом, твердо, раздельно сказала:

– Моя милая девочка, остерегайся волка, лиса, филина и медведя!