Читать книгу "Культ - Константин Образцов"

Уммм-уммм-умм-умм, уммм-уммм-умм-умм…

– А сейчас время жертвы…

Филин расстегнул сумку, вынул оттуда что-то белое, продолговатое и осторожно положил на камень.

– Бля, – сказал Медведь.

– Зашибись, – недовольно прорычал Волк.

На камне, ярко освещенном лампой, как актриса на сцене, лежала голая кукла с длинными черными волосами, огромными накрашенными глазами, выпяченными губами и торчащими грудями без сосков. Длинные тонкие руки и ноги куклы были аккуратно связаны тонкими веревками.

– Вообще-то, в жертву нужно приносить что-то ценное, – заметил Лис.

– Это ценное, – заверил Филин. – Очень, очень ценное!

…Так оно и было. Куклу эту он стащил у сестры года два назад: она и не искала особо, выйдя из возраста, когда девочкам интересны куклы. Он немедленно раздел ее и стал играть: кукла была его пленницей, рабыней, с которой можно было делать все что пожелаешь, а она только умоляла о пощаде и обещала быть покорной. Пленница содержалась в тайнике под нижним ящиком письменного стола, а когда мать и сестра уходили из дома, извлекалась из своего заточения для развлечения господина: в грудь и между ног ей втыкались длинные канцелярские кнопки, по круглой заднице хлестала плеть из переплетенной проволоки, а еще ее можно было вешать, топить, а после всего этого кончать на лицо, заливая густым и белым распахнутые глаза, грудь и пухлые губы. Правда, последнее время кукла редко покидала тюрьму под столом: у хозяина появились другие игрушки, но все равно – она была ценной. И похожей на человека.

– Ладно, делаем, – решил Волк и продолжил читать нараспев.

– Щедрую жертву от нас ты прими!

– Будем тебе мы вечно верны!

– Гимн тебе этот сейчас допоем…

– Голову жертве тотчас разобьем!

Медведь встал и передал Волку молот для первого удара. Тот с натугой поднял тяжелую кувалду и с размаху опустил на пластиковую голову куклы.

– Черт!

Пластик спружинил, и молот откинуло назад так, что железо врезалось в камень стены.

– Филин, твою мать!..

– Спокойнее! Просто не так сильно, дай я…

Лис вцепился тонкими лапами в массивную деревянную рукоять, приподнял молот и опустил его вниз, стараясь плотно прижать. На этот раз получилось удачнее: голова сплющилась, волосы расползлись по алтарю, как щупальца раздавленной медузы.

– Давай, Филин! Покажи класс!

После третьего удара пластик треснул, так что глаза жертвы уставились вверх и вниз, а лицо стало похоже на египетский рисунок. Медведь ухнул и с грохотом вдарил по жертвеннику – брызнула каменная крошка, а пластиковая голова оторвалась от тела.

Все тяжело дышали.

– Все. Теперь желания. В том же порядке, как и прошлый раз.

– Лис, начинай, ты первый.

Тот замялся.

– Ну? Ты что?

Глубокий вздох.

– Хочу, чтобы Лиля Скворцова обратила на меня внимание!

Филин хрюкнул под маской.

– Ну и желание! Хоть бы за сиськи потрогать загадал!

– Нет. Не за сиськи. Я хочу, чтобы Лиля Скворцова обратила на меня внимание.

…На самом деле Даниил хотел, разумеется, пощупать выдающуюся грудь Лили. Да и не только грудь, если уж на то пошло. Но ему представлялось, что это не главное, что это должно быть следствием чего-то другого, более важного. Например, ее восхищения. Или, как это называется в старых романах, благосклонности. Если и можно было загадать Мамочке желание более невероятное, то Лис его не знал. Уже почти год каждый вечер он заходил на страницу Лили в социальной сети, чтобы нажать на значок «сердечко» под каждой фотографией, с тоской понимая, что он двадцать четвертый… тридцать пятый… восемнадцатый… а в случае с изображением Лили, выходящей из бассейна в крошечном красном купальнике, который как будто растворялся на ее блестящей от воды груди и покатых бедрах, – так и вовсе девяносто второй. Он ставил «лайк» под каждой ее записью на стене, понимая, что это глупо, но все-таки ждал, что однажды она подойдет к нему на перемене и скажет: «О, это ты тот парень, которому понравились стихи у меня на стене? Как мило, спасибо!» Он вешал свою куртку рядом с ее пальто в школьном гардеробе, ждал, когда у нее закончатся уроки, следил, чтобы войти вместе с ней в раздевалку и там, между плотных мягких рядов висящей одежды, пройти совсем рядом, даже иногда чуть касаясь, и втянуть ноздрями ее сладкий, томный, тревожащий аромат, похожий на смесь молока и меда. Лиля смотрела на него, улыбалась, говорила: «Проходи, мальчик», и он протискивался мимо нее, а великолепная грудь маячила на уровне его очков, потому что Лиля Скворцова была на три года старше и на голову выше. Иногда Даниил представлял себе, очень живо, как она однажды придвинется ближе, навалившись мягкой тяжестью, и прошепчет что-то, и прижмется плотнее… но потом чувствовал такое сильное возбуждение, что ему становилось стыдно за эти мысли, и он снова открывал ее страницу и бесконечно кликал мышкой. «О, так это тебе понравилась моя фотография?..»

– Как скажешь.

Волк простер руки к Мамочке, парящей в потусторонней пустоте, и произнес:

– Пусть на Лиса обратит внимание Лиля Скворцова!

«Ну, и за сиськи тоже можно», – подумал Лис неожиданно для себя и услышал: «Да, молодец!»

Низкий женский голос прозвучал в голове так отчетливо, что он вздрогнул и оглянулся по сторонам. Если бы маски могли менять цвет, то в этот момент рыжий Лес превратился бы в бледно-серого.

Тем временем Волк вздохнул и, четко выговаривая слова, произнес:

– Пусть исчезнет мой дед, и мы с мамой будем жить вдвоем!

«Что значит исчезнет? – вкрадчиво спросил женский голос в голове Волка. – Ты же хочешь, чтобы он умер, да? Чтобы сдох, как собака? Ну, смелее!»

Волк не стал вздрагивать и крутить головой. Чего-то в этом роде он ждал.

«Да, я хочу, чтобы он умер».

Экран планшета мигнул и на мгновение потускнел.

– Ты что, зарядить забыл?

– Нет, все в порядке вроде было…

– Филин, твоя очередь!

…В четверг вечером мама и сестра сидели на кухне. Из коридора он услышал их смех и слова матери:

– Только проговориться не вздумай, что я тут тебе рассказываю…

Когда он вошел, обе замолчали, только смотрели на него насмешливо и вызывающе, как на маленького, которому еще рано знать то веселое, что они обсуждают. На столе перед ними стояла бутылка и два широких бокала. Пахло алкогольным и сладким, а еще теми резкими мужскими духами, которые он так ненавидел. Он сделал себе бутерброд и ушел в комнату, слыша из-за стены взрывы смеха и громкий шепот. Защелкнул задвижку и, чтобы заглушить звуки, надел наушники. «Mom&son», «sister brother love».