Читать книгу "Никогда не говори, что умрешь - Джон Ричардсон"

На четвёртой песне я с негодованием посмотрел на Алана, не понимая их чуткое музыкальное восприятие, и прошептал: «Они заснули, чёрт подери!» Он приподнял бровь и, стиснув зубы, в негодовании прошипел: «Продолжай своё дело!» — что я и сделал. Пели мы как никогда в своей жизни. Высокий голос Алана взмывал также как у Фила Эверли, и я тоже был подстать, не помню, какой знаменитости.

И вот эти два полубога на диване пробудились от своей мечтательности и прервали своё задумчивое молчание следующими словами:

— Во-первых, — сказал Боб, — мы слушали.

Я покраснел.

Улыбнувшись, господин Джонсон продолжил:

— А что, если вам приехать в Нашвилл для записи нашего совместного альбома?

Мы не могли вымолвить и слова. Только наши глаза, чуть ли не выскакивающие из орбит, красноречиво выражали ответ.

— Кто у вас менеджер? Зовите его сюда, давайте подпишем контракт прямо сейчас и произведём это дитя на свет.

Указывая на ониксовый телефон на мраморном столе, говорит:

— Звоните с этого телефона.

Алан позвонил Моррису, и мы провели там ещё 20 минут за болтовнёй и шутками. Пока мы там находились, Дон Маклин, мой идол, американская знаменитость, позвонил Бобу из Канады. Я не мог поверить своим ушам! Боб вежливо отклонил предложение звезды стать его продюсером! Когда Боб повернулся к нам спиной, я посмотрел на Алана. «Только что он развернул Дона Маклина!» Мы тупо смотрели друг на друг друга, не веря в происходящее.

«Тик-так», — сказали часы. «Бум-бум», — сказали наши сердца. «Тук-тук», — сказала дверь. «Входите», — сказал Боб.

И Моррис вошёл.

Называйте это, как хотите: плохая совместимость, роковое несовпадение, фатальная нелюбовь, но с той самой секунды, как Морис вошёл в номер, Боб с презрением разглядывал нашего маленького менеджера в шерстяном костюмчике. Заметив, что Моррис страдает комплексом неполноценности, продюсер мгновенно почувствовал какую-то неприязнь к нашему менеджеру. Он с раздражением выслушал его речь. Глядя на него, он уже потирал свои маленькие жадненькие ручки (россказни тому, кто уже думал, что денежки начнут капать на его оффшорный счёт под никому неизвестным именем). И наша судьба была решена.

Эти слова навсегда запечатлелись на надгробном камне наших голубых надежд: «Как только я увидел, как он одет, и его часы „Ролекс“, я сразу понял — ему доверять нельзя».

Моррис поднял свои еврейский брови. Лицо его выражало ужас и шок, слова застряли в горле. А потом последовало: «Я знаю, что вы сделаете с этими мальчиками. К тому же вы хорошо знаете, что если я подпишу контракт на альбом, вы сможете пойти в любой банк и получить 200 000 фунтов, как нечего делать. Вам совершенно безразлична судьба этих ребят, вам лишь не терпится поскорее положить деньги, заработанные на мне, себе в карман».

Посмотрев на нас с состраданием, Боб сказал:

«Жаль, парни... но если мы пойдём с ним одним путём, вам придётся несладко. Избавьтесь от него. Мне всё ещё интересно поработать с вами».

Как будто по волшебству, дверь сама отворилась, и мы снова очутились в жестоком мире ваннаби. Только на сей раз мы знали, что наш менеджер стал нам обузой, с которой мы никогда не станем знаменитыми.

Полный провал!

Но в скором времени эта потеря уравновесилась радостным событием в нашем семействе. В этот мир пришёл один из самых милых и сладких детей на свете. Мой любимый сын Скотт родился в больнице Армии Спасения в 1972 г. Он не сразу задышал и закричал, как это сделала Пия, когда её отделили от мамы. В течение этих нескольких невыносимо напряжённых секунд тяжёлые воспоминания о трагической утрате нашего первого малыша, как предвестники гибели, внезапно возникли передо мной. Я окаменел. Тогда к новорождённому подошла медсестра восточно-индийского происхождения и сделала несколько сугубо клинических процедур, и наконец, слава Богу, он сделал свой первый вздох, и полились первые слёзы, знаменующие жизнь. Наверное, такое случилось с нами впервые, когда мы отчаянно пытались услышать голос нашего ребёнка. Я даже описать не могу, какое облегчение я испытал. Я залился слезами вместе с нашей героиней, медсестрой, радостно воскликнувшей: «Господи! Посмотрите! Он плачет! От радости!»

* * *

Как-то раз познакомился я с одной миллионершей, которую буду называть здесь Кэролайн Фриц. Она тоже была еврейкой. Её отец по имени Зубин был невообразимо богатым, и жил в Канаде. Она же претендовала стать ещё одной Барбарой Стрейзанд[30]. Кэролайн была хорошей девушкой, но имела привычку всегда получать желаемое когда и как ей того хочется.

Нэт Кипнер, продюсер и сочинитель песен, представил меня ей по одной довольно странной причине, она в меня влюбилась. У неё был жених, и она пригласила нас, включая мою жену, домой на ужин. В ответ мы тоже пригласили её к себе домой на ужин сразу после того, как мы с Аланом (который играл на гитаре) закончили записывать альбом, предназначенный специальной для неё.

Из пентхауза в Мэйфэйр (богатый район в западной части Лондона) я забрал её на своей Шкоде (единственный автомобиль, который мы могли позволить себе приобрести в рассрочку) и отвёз её в нашу крошечную однокомнатную квартирку в Хакни. По дороге она задавала кучу вопросов о моей семейной жизни, счастливы ли мы, преданны ли друг другу, хорошо ли Шерил заботится обо мне. А ещё как я предложил ей руку и сердце, разве это не романтично? Я ответил: «Тогда я сказал Шерил: „Позволь мне вытащить тебя из твоей нищеты в мою нищету“». Я подумал, что на этом месте Кэролайн должна засмеяться, но она с презрением оглядела наш район, и отреагировала очень кратко: «Да, я прекрасно понимаю, о чём ты говоришь».

Но несмотря на всё это Кэролайн была довольно милой с учётом того, что одним из её активов была бумажная фабрика в Онтарио, и что мы никогда не смогли бы оказаться в равном положении.

Стояло довольно редкое для Англии жаркое, утомительное и липкое лето. Квартирка, где мы жили, под вечер отдавала накопленные за дневные часы запасы жары.

Даже с настежь раскрытыми окнами, жар в нашей гостиной никак не соглашался оставить нашу безрадостную посетительницу, не говоря уже о том, чтобы покинуть нас вместе с ней. Я невинно стянул футболку, чтоб хоть как-то охладиться, и так продолжал беседовать с Кэролайн и Шерил, которая прерывала беседу при любой удобной возможности.

Вдруг Кэролайн сказала: «Джон, мне сейчас же нужно домой».

Обрадовавшись, что всем этим слушаниям пришёл конец, а мне ещё предстоит 40-минутная дорога до Мэйфэйр и обратно, а потом нужно будет упаковывать барабаны для сессии, которая должна начаться завтра в 10 утра, я быстро согласился, и через несколько минут уже ехал через Ист-Энд в «шикарной» Шкоде с тихо сидевшей рядом со мной девушкой.