Читать книгу "Мария Стюарт, соперница Елизаветы - Галимов Брячеслав"

– Не могу знать. Я передаю вам то, что мне велено передать, – повторил сэр Эмиас. – Это ещё не всё. Дабы быть уверенными, что вы никому не пишете, чернила, перья и бумагу у вас отберут, – однако и этого мало. Для того чтобы удостовериться в отсутствии у вас тайных записок и посланий, – а также предметов, могущих представлять опасность для обеспечения режима вашего пребывания в замке, – у вас будет дважды в день производится обыск. Он коснётся всего, что принадлежит вам: личных вещей, одежды и обуви.

– Вы будете рыться в моём белье и кромсать подошвы моих башмаков? – презрительно спросила Мария.

– Я буду делать то, что мне приказывают, – ответил сэр Эмиас.

– Значит, вам приказали содержать меня как узницу? Очень мило, я благодарна моей сестрице Елизавете за такое отношении ко мне, – мрачно усмехнулась Мария. – Но почему бы ей не пойти дальше? Пусть меня поместят в подземелье, прикуют цепями к стене, посадят на хлеб и воду. Узница так узница – зачем моей сестре делать вид, что она относится ко мне как к королеве?

– Не могу знать, – снова повторил сэр Эмиас. – Кроме того, вам не дозволяется брать на новое место проживания никаких средств, которые женщины обычно используют для наведения красоты, – и ваш парикмахер с вами не поедет.

– Елизавета хочет, чтобы я выглядела огородным пугалом? Тщетная предосторожность. Моя кожа, моё лицо, мои глаза, мои волосы по-прежнему молоды, а её – состарились и увяли. Это ей не обойтись без кремов, бальзамов, без пудры и помады, а я прекрасно обойдусь без всего этого! – захохотала Мария, сверкая глазами. – Но какая мелкая, жалкая месть! Не думала, что Елизавета опуститься до такого. Если она подозревает меня в заговоре, если беспокоится о своей драгоценной персоне, то могла бы упрятать меня в глухой тюремный склеп, – но зачем же издеваться и унижать? Вот и видно, что в ней нет ни капли благородства: плебейка останется плебейкой, – в короне или без неё.

– Заговора её величество не опасается, – заметил сэр Эмиас, – Однако обстановка в стране нестабильная, грядёт война с Испанией, как вам известно. Существует вероятность, что кое-кто может воспользоваться нашими трудностями и попытается вызвать возмущение в народе, – если не что-нибудь похуже. Ваша жизнь тогда будет не в меньшей опасности, чем жизнь её величества. Я полагаю, – это уже моё мнение, – что вас переводят на новое место в ваших же интересах.

– В моих интересах? Где вы разглядели мои интересы? – нервно рассмеялась Мария. – Мои интересы в том, что меня запрут в четырёх стенах, лишат общения, будут обыскивать, – убьют, в конце концов, моего Роланда, милое животное, которое привязано ко мне и к которому я привязалась всем сердцем? И это вы называете заботой обо мне? Если моя августейшая кузина так боится заговора, он могла бы найти лучший способ, чтобы обезопасить себя и меня!

– Дело не только в заговоре, – загадочно проговорил сэр Эмиас. – Мне велели сказать вам, что её величество чрезвычайно недовольна вашим поведением в смысле нравственности.

– Моим поведением? Моей нравственностью? – Марии показалось, что она ослышалась. – Это невероятно! Объяснитесь, милорд.

– До королевы дошли слухи, что вы, презрев христианский обычай, ведёте себя распущенно и развратно. В частности, графиня Шлозбери пожаловалось на вас: вы склонили её мужа к прелюбодеянию, – графиня утверждает, что это далеко не единственный случай, когда вы совращали мужчин.

– Да как она посмела! – с дрожью в голосе воскликнула Мария. – Обвинить меня в прелюбодеянии и разврате, – меня, кто живёт здесь, подобно монахине; меня, вот уже двадцать лет лишенную мужского общества, не считая общества грубых охранников и солдафонов! Графиня Шлозбери сама развратница, интриганка и сплетница, – как посмела она обвинить меня! О, я могла бы рассказать моей сестрице, что говорила графиня про неё! Елизавета, мол, так тщеславна и так высоко мнит о своей красоте, словно она сама царица небесная. Она ненасытно жадна до лести и требует от своих потакателей, чтобы те постоянно ей кадили и превозносили её до небес, – сама же в припадке раздражения истязает своих придворных дам и горничных. Одной она будто бы сломала палец, другую, которая ей не угодила, прислуживая за столом, ударила ножом по руке. Если верить Шлозбери, моей сестрице уж никак не пристало разыгрывать непорочную и порочить других!

– Тем не менее, обвинение выдвинуто, – упрямо сказал сэр Эмиас.

– И это говорите мне вы, милорд? – на глазах Марии показались слёзы. – Вы со мной не один год, вы каждый день видите всё что я делаю, – и вы верите этому обвинению? Как вам не стыдно повторять эти гнусности.

– Я тут ни при чём. Вы спрашивали меня, что стало причиной изменений в вашем положении, и я вам ответил, – возразил сэр Эмиас. – Мне велели сказать вам, что её величество советует вам покаяться, забыть о греховных наслаждениях, предаться молитвам и благочестивым размышлениям. Её величество считает, что вам уже пора больше заботиться о душе, чем о теле. Все предметы, необходимые для религиозного отправления, вам разрешено взять с собой. Если хотите, вам закажут новую Библию или любые другие священные книги, способствующие исправлению человека.

– Пускай Елизавета закажет Библию себе! – закричала Мария. – Старая девственница, в постели которой побывало больше мужчин, чем бывает в публичном доме! Так вы верите графине Шлозбери? Вот вам ещё её свидетельство! Графиня говорила, что ваша королева не пропускает ни одного случая потешить свою плоть и забавляется со всё новыми и новыми любовниками; Елизавета очень падкая до мужчин, – хотя уже старуха и кончает носить крови. К ней в кровать идут за положением и деньгами: известно, что она подарила 300 фунтов лакею, принесшему ей весть о возвращении Хэттена, её очередного любовника. Графиня предлагала мне, закатываясь смехом, включить моего сына в число возлюбленных Елизаветы, что, мол, принесет мне большие выгоды!

Я оборвала эту наушницу Шлозбери с её непристойными шутками, но я и без неё знаю, что слизняк Дадли был ширмой для любовников вашей королевы, которым она разрешала самые безумные ласки, но обманывала их надежды на полную близость, не давая удовлетворения! Это хуже, чем разврат, это за гранью разврата, – последняя куртизанка ведёт себя порядочнее Елизаветы! И она мне советует молиться и каяться – развратница, блудница, исчадье ада, упрёк Богу на земле!

– Мадам, мне не престало слушать такие слова о моей государыне, – сказал сэр Эмиас. – Что я должен буду написать в своём докладе в Лондон?

– Пишите, что хотите, – можете донести, что я ненавижу Елизавету! – продолжала кричать Мария. – Теперь один Господь рассудит нас с ней, теперь нам не быть вместе на этом свете! Пусть сгинет ваша королева, – или погибну я!

– Вы слишком далеко заходите, мадам, – невозмутимо проговорил сэр Эмиас. – Я вас предупреждал, чтобы вы были осторожны. Повторяю, я чувствую к вам симпатию и не желаю зла. Смиритесь, мадам, вспомните о заветах Спасителя, – примите как истинная христианка всё что выпало на вашу долю. Это последнее, что я могу сказать вам от себя. Более у нас не будет личных бесед, я буду выполнять свой долг.