Читать книгу "Личный лекарь Грозного царя - Александр Сапаров"

Я помолчал.

– Если держава богата, можно и войска завести – не поместное ополчение, как сейчас, и не стрельцов, которым много времени надо у себя в огородах копаться, семью кормить, а регулярные войска, которые только войной живут. Да вот еще, государь, говорил я тебе про давнюю задумку мою – университет Московский выстроить, чтобы не хуже, чем у схизматиков-папистов был. Так в этом университете можно было бы и обучение военное для детей боярских и бояр устроить, чтобы они военную науку превзошли, и тогда с ляхами и шведами проще будет ратиться.

– Складно-складно говоришь, Сергий, вижу, думал ты над этим. Хотя никто не заставлял. Сам я про все это размышлял, но только как ни начнешь – все что-нибудь не так поворачивается. Нет помощников у меня! Видишь сам: только приближу кого – как змеи шкуру меняют.

– Так, Иоанн Васильевич, приближай к себе не по словам, а по делам их. Вот Дмитрий Иванович Хворостинин, ты же сам его наилучшим воеводой назвал. А если в бой идти – ему по местничеству даже и слова никому сказать нельзя, так и будут между собой разбираться, пока неприятель в полон не возьмет. Надо, чтобы в войсках порядок был: десятник – сотник – тысячник или полковник, а не у кого род старше.

Царь усмехнулся:

– Так ты это моему ополчению растолкуй. Я вот толкую, митрополит Макарий когда-то толковал, а дело не идет, сколько раз лично приходилось указывать, кому по какую руку стоять.

– Иоанн Васильевич, вот опять пришли к тому, что регулярные войска нужны, а на них деньги, а деньги только в богатой державе есть.

Мы еще долго говорили с государем, наверняка в это время бояре, ждавшие за плотно закрытыми дверями, умирали от любопытства. Но когда я наконец вышел, желающих спрашивать меня, о чем мы так долго говорили, не нашлось.

После этой беседы я отправился в свою школу – хотелось после разговора с Иоанном Васильевичем, требовавшим полного напряжения, хотя бы немного расслабиться. В школе была суета, в большую палату, предназначенную для общих занятий, затаскивали огромный щит из сухих, плотно сбитых досок, окрашенный в черный цвет. Сзади один из учеников тащил корзину с мелко наломанными кусочками мела. Ну вот наконец у нас появилась настоящая школьная доска, без которой я не мог представить себе настоящей учебы. Ее в момент повесили на стену, и вскоре рассевшиеся за столы ученики с удивлением наблюдали за тем, как я рисую мелом на черной поверхности человеческий скелет, копия которого стояла в натуральную величину рядом с доской.

На дворе стояла настоящая русская зима, за окном серебром блестели огромные сугробы, в которых раздавался визг детворы, катающейся на ледянках – досках, обмазанных для начала навозом, а потом облитых водой. По всей Москве поднимались в небо тысячи дымных струек. Шел конец новембрия семь тысяч восемьдесят седьмого года по сентябрьскому стилю, или декабрь одна тысяча пятьсот семьдесят восьмого года по европейскому календарю. Прошел почти месяц с того момента, как попал в опалу род Захарьиных-Юрьевых. Но следствие по этому делу все еще не закончилось. Ждали выздоровления Федора Никитича, которого пришлось оперировать, чтобы он выжил. Мне было не по себе, когда я проводил эту операцию: прекрасно понимал, что после того, как он поправится, его будут пытать, и в итоге, скорее всего, он закончит свою жизнь на колу, или, если царь будет милостив, ему просто отрубят голову. В такой ситуации мне еще не приходилось бывать. Но делать ничего не оставалось. И я лечил так и не состоявшегося в этом мире патриарха Филарета, стараясь как можно меньше с ним говорить.

Сейчас же, в эти очень короткие морозные дни, все как бы затихло и шло своим чередом – визиты к царю, сидение в Думе, преподавание в лекарской школе и домашние хлопоты. Но я с тревогой ждал родов у Иры. Хотя не раз осматривал ее и пока не находил ничего страшного.

Сегодня утром я встал в одиночестве: жены в постели уже не было. Я пошел по дому, пытаясь понять, куда она подевалась. Мои поиски закончились на женской половине, в комнате, которую я определил для нее как родовую. Когда пришел туда, Ирка в одной рубахе уже лежала на широком топчане, а вокруг суетились две повивальные бабки, которые были давно приглашены для этого знаменательного события. Увидев меня, она взмолилась:

– Сережа, пожалуйста, уйди, мы же говорили про это, не хочу, чтобы ты был здесь.

– Ира, так что, уже схватки начались?

– Да, у меня уже ночью живот заболел, уйди ты Христа ради!

Обе бабки, закутанные в платки, недоброжелательно уставились на меня.

– Ладно, я пошел, – сказал я Ире, – но, если что не так, – повернулся я к бабкам, – смотрите, ежели не позовете – шкуру спущу.

Сказал и сам себе удивился, как легко слетели с языка эти слова. Да уж, действительно бытие определяет сознание.

Я уехал в Кремль, поручив Федьке присматривать краем глаза за бабками, и, если услышит что-нибудь, что ему не понравится, пусть посылает за мной.

За мной так и не прислали, и я после Думы, не заезжая в Сретенский монастырь, отправился домой. Ехал я в довольно мрачном настроении, в моей голове вертелись десятки осложнений в родах, которые я знал, мне казалось, что какое-нибудь из них обязательно случится. И действительно, войдя в дом, первое, что я услышал, был крик жены. Пока я, чертыхаясь, скинул с себя всю тяжеленную одежду и зеленые расшитые сафьяновые сапоги, крики повторялись еще несколько раз. Но когда подбежал к закрытым дверям, оттуда уже раздался писк младенца. Войдя в комнату и увидев, что одна из бабок собирается окунуть моего ребенка в лохань с водой, я выхватил мальчика – да, да, мальчика! – у нее из рук и, слегка вытерев чистой холстиной, положил его на грудь Ирине, прямо в широко расстегнутый ворот рубахи. Когда он немного захныкал и начал тихонько шевелить головой в поисках молока, Ира, улыбаясь, подставила ему сосок, и тот сразу замолк, найдя то, что было нужно.

– Вот так надо делать, я вам сколько раз говорил! – рявкнул я на присмиревших бабок. – Пуповину чем перевязывали?

– Так, боярин Сергий Аникитович, все, как ты велел, исполнили, – заговорила одна, – ниткой шелковой перевязали и желтым идом намазали.

– Йодом, – машинально поправил я. – Как послед будет отходить, меня позовите, понятно? – Я поцеловал Иру и выскочил в коридор.

Там уже стояла куча народу. Моя кормилица робко спросила:

– Сергий Аникитович, так кого Господь нам послал?

– Сына, сына мне Господь послал, – сказал я ей, улыбаясь. – Эй, Федор, давай зови мужиков, пусть бочку водки во двор выкатывают, да пожрать не забудь поставить. Сегодня гулять будем. Да пошли гонца к Лопухину и Хворостинину, тот вроде еще дома был, не отослал государь никуда.

Через час я вновь поднялся к Ире. Младенец был уже запеленат и лежал рядом с ней. Внимательно рассмотрел отошедший послед, он оказался без всяких дефектов. Моей жене, конечно, до меня не было никакого дела, все ее внимание было обращено на ребенка.

«Ну и ладно, мне тоже есть чем заняться», – подумал я.