Читать книгу "Когда псы плачут - Маркус Зузак"

– Не.

Он покачал головой, потом устремил взгляд куда-то на стену.

– В этот раз, думаю, я усвоил урок, – сказал он, и мы вместе поднялись из подвала.

– Так ты пойдешь в субботу? – спросил Руб несколько часов спустя. – На разборку? – Мы были у себя, свет уже выключен.

Темнота в комнате обволакивала меня, и я ответил:

– Само собой.

– Спасибо. – Руб говорил четко. Решительно. – Я не доверяю этому пацану.

– Ты еще кого-нибудь позвал? – спросил я. – На случай, если тот приведет подмогу?

– Нет. – Лицо Руба еле виднелось в темноте. Лучинки света из окна ложились поперек его лица. – Никогда не полагался на чужих людей и сейчас не стану. – Он приподнялся на локте. – С тобой дело другое. Ты мой брат.

Больше слов не понадобилось. Он мог бы сказать дальше что-нибудь типа «А братья так и поступают» или «Я бы тоже пошел с тобой», но это было незачем. Разговор был окончен. И оставалась только темнота.

Братья – это братья, думаю.

И всё тут.

В четверг поле обеда я двинул к Октавии, ждать ее на улице у дома. Так у нас повелось. Мы обязательно встречались на выходных и раз-другой на неделе. Редко звонили друг другу. Я-то сам просто не любил говорить по телефону. По телефону я напрягался и смущался. Почему не звонила Октавия, я не знал. Может, ей это не нравилось, потому что девушки ее лет, как считается, болтают по телефону без конца. Октавия была нетипичная девушка.

Она вышла ко мне минут через пятнадцать.

Двинулись мы, как всегда, в парк и сели под деревом. Октавия ждала. Меня.

Сидела, вытянув ноги, и тут я поднялся и встал на колени перед ней, оседлав ее бедра. Я поцеловал ее в щеку. Поцеловал ее губы и шею сбоку, легонько куснув.

– Не останавливайся, – прошептала она, запрокидывая голову и открывая мне всю шею, и я поцеловал там с обеих сторон, отодвинул ворот ее школьной блузы, чтобы пройти губами по мостикам, уходящим к плечам, погрузил пальцы в ее волосы.

– Что я должен делать? – спросил я, но в ответ Октавия молча потянула меня к себе.

– Главное, не останавливайся, – сказала она. – Поцелуй еще.

Тепло ее дыхания дождем пролилось сквозь меня. Я впитал ее. Она забрала меня.

И у меня будто бы лопнула кожа, когда все это понеслось ввысь, и дыхание из ее рта текло и текло через мой. Жесткое и теплое, оно кричало из моего рта. Не выпуская. Жаждая еще.

Еще.

Это было, я думаю, главное. Она не оттолкнула меня и не отвернулась, как я ожидал. Ей всегда хотелось меня еще – вот что больше всего меня оглоушивало. Она нашла губами мою шею, и все мое тело содрогнулось от этого ощущения. Ее руки проникли мне под рубашку. Пальцы пробежали по ребрам и оказались у меня на животе, гладили меня, а ее губы тем временем бродили по моим шее и по лицу.

В конце она легонько поцеловала меня в губы, задержавшись, чтобы они тихо растаяли.

Потом положила голову мне на плечо, и я чувствовал, что ей так удобно. И было здорово, что ей со мной уютно.

Все ненадолго стихло, так что можно услыхать на станции поезда, как они подкатывают и отваливают. Ковыляют к перрону. Снова разгоняются.

Мы поговорили о предстоящей разборке Руба.

– Ты пойдешь с ним, – спросил Октавия, – верно?

Она так и лежала головой у меня на плече. Время от времени ее нос касался снизу моей челюсти, и от этого я каждый раз вновь трепетал.

– Надо, – ответил я. – Он мой брат.

Октавия молчала, облака раскрошило по всему небу. Отговаривать меня не имело смысла. Она это знала и не пыталась. Только сказала:

– Постарайся остаться целым. – Я почувствовал на лице ее взгляд. – Ладно?

Я кивнул.

– Обещаю.

Она улыбнулась, я это почувствовал, и еще раз поцеловала меня в шею, слегка.

Мы ушли оттуда нескоро, а у калитки, когда простились, Октавия задержала меня.

– Кэм? – позвала она.

Пришло время. Октавия не могла решиться.

– Может, зайдешь как-нибудь?

– Туда? – спросил я, глядя на дом.

– Ага…

Я вспомнил рассказ Руба о том, что его Октавия и на порог не пускала, подивился, что за строгости, и спросил себя, почему мне это так важно. Я к тому, что это ж просто дом, господи ты боже мой.

Но нет, не просто. Октавия рассказала, почему.

– До тебя, Кэм, и до Руба, – начала она, – у меня был один парень, и вот он меня там обидел. Он меня вроде как ударил, когда я не стала, ну, понимаешь… – Она крепче стиснула калитку. – И я пообещала маме, что пущу домой только того, кого буду любить каждой своей клеточкой. – Она улыбнулась, но с болью. – Так что скоро, ладно?

– Ладно.

И я обнял ее там, у калитки. Я едва не сказал, что мне жаль, как у нее вышло с тем парнем, и что я никогда бы не смог ее обидеть. Но я откуда-то знал. Не надо слов. Она, я и калитка – и всё тут.

В тот вечер я застал Руба за прежним занятием в подвале и на сей раз согласился подолбить мешок.

Ликуя от своего чувства к Октавии, в ярости на то, что с ней случилось, и в мандраже перед субботним вечером.

Следующий день прополз мимо.

Пахота у отца стала нестерпимо растянувшимся ожиданием, хотя Руб не волновался абсолютно.

Около половины восьмого мы засобирались из дому. Я надел самые старые джинсы, рабочую фуфайку и старую ветровку. Отставил кроссы и обулся в ботинки. Это была пара, которую я донашивал за Рубом, и, сев на пол затянуть шнурки, я поднял взгляд и увидел, что Руб смотрится в зеркало. Он говорил себе, что делать. Напутствовал себя.

Я поднялся на ноги.

– Готов?

Он не ответил.

Только повернулся, подхватил куртку и кивнул. Таким серьезным я не видел его многие месяцы.

Мы вышли из дома, и поскольку Руб перед тем объявлял, что мы пойдем в гости к другу, вопросов не было. Мигом мы оказались за калиткой и резво зашагали по улице. Руб завелся, лицо у него посуровело. Холодный вечерний воздух, казалось, уступал ему дорогу – как и все встречные прохожие.

Где-то без пяти восемь мы были на месте, и оставалось теперь только ждать. Темноту вокруг заполняли старые разломанные вагоны. У них были выбиты окна, а на боках, шрамами, написаны краденые слова. Депо от улицы отделяла высокая сетчатая изгородь, и мы, привалившись к ней, ждали.

Текли мысли.

Текли минуты.

В конце проулка замаячили какие-то фигуры, похоже было, что двинулись к нам.

– Они? – спросил я.

Его лицо посуровело еще.