Читать книгу "Белый отель - Дональд Майкл Томас"

Фрау Анна, по существу, просто была на переднем крае, а ее дневник был самым последним донесением. Но гражданское население, если можно так назвать здоровых, было тоже слишком хорошо знакомо с постоянной борьбой между инстинктом жизни (или либидо) и инстинктом смерти. Дети, да и военные, строят башни (из кубиков или кирпичей) лишь для того, чтобы затем сшибить их наземь. Совершенно нормальные любовники знают, что час победы есть также и час поражения, и поэтому смешивают похоронные венки с лаврами победителей, называя завоеванную ими землю la petite mort[32]. He в меньшей степени и поэты знакомы с этим утомительным раздором:

Ach, ich bin des Treibens mude!

Was soil all der Schmerz und Lust?[33]

Размышляя таким образом об универсальном аспекте случая фрау Анны, о битве Эроса и Танатоса, я случайно нашел причину ее заболевания. До этого момента я не мог установить никакого конкретного события, которое могло бы спустить с привязи ее истерию. Боли в груди и яичнике начались, когда она была в гуще дел, радовалась успешно возобновленной карьере и с нетерпением ожидала первого отпуска своего мужа, уверенная, что отныне все будет хорошо. Она не могла припомнить ни одного неприятного эпизода, который мог бы послужить причиной ее болезни. Однажды вечером она легла спать – совершенно счастливая, написав мужу необычайно нежное письмо, в котором намекала, что была бы не прочь забеременеть во время его предстоящего отпуска, – и той же ночью ее разбудили начавшиеся боли.

Однажды она пришла ко мне на прием в необычно веселом расположении духа. Она объяснила, что получила письмо от своей старой подруги из Петербурга, с прекрасными вестями: и она, и муж живы-здоровы, хотя и находятся в очень стесненных обстоятельствах, и Господь благословил их сыном. Хотя ему было уже три года, она напоминала фрау Анне в ее обещании быть крестной матерью, если когда-либо предоставится счастливая возможность. Это было первое известие о подруге, полученное Анной за почти четыре года; причем с тех пор, как началась война, она впервые получила его от нее самой. Поэтому нетрудно было понять ее радость.

Однако, пока она восторгалась тем, что у нее будет маленький крестник, боли ее, до тех пор умеренные, резко усилились. Они были такими жестокими, что она умоляла разрешить ей пойти домой. Я не хотел отпускать ее, не попытавшись установить причину внезапного ухудшения, и спросил, не испытывает ли она ревности к счастью мадам Р. Бедняжка, плача от муки, решительно отрицала любую подобную мысль как недостойную.

– Это было бы совсем не удивительно и не опорочило бы вас, фрау Анна, – сказал я.– В конце концов, если бы вы не оставили своего мужа, Господь, несомненно, в равной мере благословил бы и вас.

Всхлипывая, она продолжала отрицать какую-либо ревность, но созналась в правде, начав теребить крестик. Я почувствовал, что пришло время сказать ей, каким «даром Божьим» является для меня порой ее распятие; но прежде чем я успел объяснить причину, она взволнованно сказала, что теперь подробнее вспомнила, как начались ее боли.

Прежде чем написать той ночью письмо мужу, она спокойно пообедала с тетей после вечернего концерта. Она вспомнила теперь, что это было в тот самый день, когда она получила последнюю весть о мадам Р. Эта весть достигла ее благодаря счастливой случайности. Ее муж писал, что допрашивал офицера из русской столицы и в минуту меньшей официальности обнаружилось, что их жизни связывает тонкая нить совпадения. Офицер был знаком с подругой Анны и сообщал, что та пребывает в добром здравии и (по его мнению) ожидает ребенка. Эту волнующую новость фрау Анна обсуждала со своей тетей. Может ли это быть правдой? Разве не опасно обзаводиться ребенком уже в пожилом возрасте? Какой подарок на крестины послать ей, когда позволят обстоятельства? Тетя предложила подарить крестик, и Анна согласилась. Это все, что она помнила о том разговоре. Она пошла к себе, написала счастливое любовное письмо и ночью проснулась уже больной.

Во время своего рассказа молодая женщина, чьи боли несколько ослабли от взволновавшего ее воспоминания, поглаживала свой крестик, и я принялся объяснять ей, почему эти ее невольные жесты так важны для меня. Мои объяснения привели к тому, что жестокая боль вернулась к ней в полной мере, но они же заставили ее вспомнить множество забытых подробностей того вечера и тем самым помогли развязать узел ее истерии. Ясно без слов, что это произошло для нее далеко небезболезненно и что она постаралась применить все свои увертки. Суть ее рассказа сводилась к следующему.

Новость из Петербурга ее столь же обеспокоила, сколь и обрадовала. Она призналась, что это было связано с пониманием того, что, если бы она позволяла мужу полное сношение, она сама к тому времени вполне могла бы забеременеть. Но она отбросила это легкое беспокойство, начав обсуждать вопрос о подарке на крестины. Тете случилось упомянуть, что ее собственный крестик был ей подарен при рождении и она носит его не снимая со времени первого причастия. При этих словах она с гордостью коснулась своего серебряного крестика. Как он уже износился, заметила она, – в отличие от креста Анны; по той простой причине, добавила она, что мать Анны сорвала его с груди в день свадьбы и никогда больше не надевала. Этот жест был продиктован злостью, вызванной враждебностью ее родителей. С того дня она вообще прекратила соблюдать религиозные обряды. Ее крест лежал нетронутым в шкатулке с драгоценностями, пока наконец не попал к Анне.

Затем тетя позволила себе несколько бестактное замечание о суетности и эгоистичности своей сестры, но тут же раскаялась, принялась хвалить ее и весело говорить о тех далеких днях. Она редко говорила о прошлом, так как находила это слишком болезненным, и фрау Анна была очень рада поговорить о матери, которой почти не знала. Тетя вспоминала о красоте своей сестры – а значит, и о своей тоже, ибо в ту пору, когда она еще не стала старой и морщинистой, они, без сомнения, были очень похожи. В подтверждение своих слов она достала фотоальбом и с улыбкой вспомнила, как все обычно говорили, что их можно различить, лишь увидев, у кого из них есть крест на груди! Анна, глядя на двух прелестных молодых дам, тоже улыбнулась, смутно припоминая, что действительно слышала нечто такое. Затем в ее сознании вспыхнуло совершенно забытое воспоминание: случай в беседке. То, как оно ей тогда явилось – и как она мне его теперь изложила, – в одном отношении существенно отличалось от того, что мне уже приходилось слышать раньше.