Читать книгу "Арбат - Юрий Вигорь"

— Ну все, теперь тебе абзац! — сказал со злорадством Купцову поэт Ябстердумский. — Газовщик тебя достанет из-под земли и отстреляет как хомяка или медвежонка. Он мстительнее Палкина. Тот отходчив с похмелюги, а этот… что пьян, что трезв — всегда кровожаден… И ужасть как ревнив!

В «Российской газете» опять появилась разносная статья, написанная помощником Волошина. Полемический запал был направлен на то, что высокий вроде бы гражданский дух поэмы сведен к вульгарному хохмизму.

Вся литературная Москва ждала момента, когда будет объявлено по телевидению о покушении на Купцова или о том, что он стал жертвой автокатастрофы… Уже были сделаны наброски черновиков эпитафий. Но Купцов преспокойно разгуливал по Москве. Его стали побаиваться не только в управе «Арбат», не только в префектуре, но и в мэрии». И когда Лужков проводил в ресторане «Записки охотника» банкет по поводу открытия трех новых литературных журналов издательства «Пушкинская площадь», Купцов был в списке почетных гостей.

— Вот что такое демократия! Вот за что мы умирали под танками! — восклицал критик Куроедов, срочно открывший в Интернете свой сайт и поместивший там все до одной поэмы Купцова. — Черт с ним, что продана вся Россия! Но такой свободы слова сегодня нет ни в одной культурной стране! Мы опять впереди планеты всей! Мы опять обогнали Америку. Русская литература есть русская литература! Нам на зуб не попадай… Куда там до тебя Веллеру и Севелле… Ты, Купчище, трибун, а они — мелкие бытописцы.

Купцов подарил и Веллеру и Севелле свои книги с автографами. Он считал их такими же профи, как и он сам. Великий литературный крестовый поход набирал силу. Первые бреши были пробиты. Жертв не было. Настала пора организовать прорыв. И писатели ринулись очертя голову в эту брешь. У всех накипело на душе. Но разве можно было подумать, что власть разрешит измываться над ней? Разрешит сам Борис Абрамович Березовский? Разрешит Абрамович, разрешит Чубайс?.. Никто, оказывается, и не боялся, что будет потерян баланс реноме. Никого, оказывается, и не интересовало мнение писателей. И читателей тоже. Они оказались в меньшинстве, сами не подозревая о том. И писателей это задело за живое. Наточили перья, застучали машинками, компьютерами ленинградцы, раскрыли чернильницы туляки, псковичи, сибиряки. Отозвалась на клич киевская «Спилка письменныкив», одно время порывавшаяся забрать из двора Союза писателей на Поварской подарок — памятник Льву Толстому, установленный в 1991 году на том месте, где стоял бюст непревзойденного романиста Семена Бабаевского.

Все шесть московских писательских союзов тоже начали с трудом просыпаться от спячки. Зашевелились, зашебуршали бумагами в Московском союзе литераторов на Большой Никитской, где два этажа были сданы в аренду и по вечерам слышался мелодичный, бойкий перезвон рюмок и стаканов и раздавались нестройные возгласы: «Выпьем за матушку Россию», «За батюшку царя»… Писатель Марк Пингвинов протер пыль на машинке и за лето написал роман — о истории взлета Гусинского, об аферах на НТВ, о войне за передел информационного бизнеса — под названием «Магнат». Пингвинов учился в Нефтегазохимическом институте в одни годы с Гусинским и Лужковым, он прекрасно помнил времена, когда Гусь калымил на отцовских «жигулях» и одалживал пятерку Юрику. Юношеская дружба так много значит в жизни… В начале девяностых Гусь быстро пошел на взлет и взматерел, открыл свой банк. Правительство Москвы тотчас перевело туда все счета.

Роман перевели на английский, на немецкий. Пингвинова читали взахлеб в Монголии, на Алеутских островах, прицокивая восторженно языком: «Ай да Гусь! Ай да Юрик!»

В Союзе сочинителей Мордовии тоже нашлись едкие хохмачи, выпустившие пять книг под грифом «СС» о казнокрадах чиновниках и «новой мордве» — приватизаторах заводов и магазинов.

Карельский писатель Вайно Кэфриков в содружестве с поэтессой Боборычкиной написали забавный едкий романчик о пристрастиях богатеев, их причудах, стремлении отгородиться за трехметровыми заборами от народа. Да, Кэфриков был прав, Россия действительно единственная страна в мире, сплошь усеянная заборами. У нас мания отгораживаться заборами… В Финляндии ни на одной даче, как справедливо писал Кэфриков и Боборычкина, заборов нет. Нет и в Дании, и в Норвегии, и в Швейцарии… Забавны были главки о пристрастии нуворишей к собакам… Все они боготворили собак, но почему-то не любили кошек. За этим крылась некая антитеза, некая сучья диалектика собратьев, клыкастых по духу…

Но какой толчок получил в своем центростремительном движении Великий литературный крестовый поход, когда наконец пробудились московские писатели евреи из Союза семитских сочинителей, проще говоря «ССС», хохмачи от природы, привыкшие созерцать мир с неизменно саркастически отвисшей губой и лукавинкой в мудром прищуре глаз. На еврейском юморке держались все русские газеты, надо отдать должное. Вся русская эстрада кормилась еврейскими шутками. Еврейские анекдоты шли влет на всех книжных лотках. В сравнении с ними книги анекдотов Юрия Бовина про Брежнева, про Сталина, про Горби, про Чапаева, про Хрущева выглядели тяжеловесно. За всю историю русской литературы всех писателей-юмористов можно было пересчитать по пальцам. Евреев юмористов были сотни. Чего стоил только один Яков Самуилович Киндерман. Для всех было загадкой, что он делал последние девять лет. Но он явно не строил капитализм. Он явно не угодил в число приватизаторов. Он явно не продал своего бессмертного пера Гусинскому или БАБу. И даже по его чесучовому костюму было видно, что он так и не обогатился, его китайские сандалии растрескались и лущились от времени. Яков Самуилович был в душе правоверным коммунистом. Он и сейчас свято хранил в тумбочке под телевизором «Рекорд» свой партийный билет. В творческом уголке «ССС», что размещался на втором этаже знаменитого «Дома Ростовых» на Поварской, прямо над бывшим рестораном «Грибоедов», он бывал редко. Но сама идея Великого литературного крестового похода сразу понравилась Киндерману. И он с истинно еврейским упорством взялся за перо. Как оказалось, девять лет не прошли зря, за это время были написаны три романа. Киндерман не решался их печатать. Один из них назывался «Кащенко». Это была страшная, саркастическая вещь. Киндерман как бы переселил в наше время героев «Палаты номер шесть». Почему он не продал синопсис американским продюсерам, для меня загадка. «Полет над гнездом кукушки» блекнул в сравнении с этим полотном. Киндерман показал, на какой почве сегодня в России люди сходят с ума. Нет-нет, отнюдь не на почве любви, как во времена Чехова. И не на почве ущемленного самолюбия непризнанного изобретателя: сегодня в психушках уже нет наплыва, как в советские времена, Кулибиных и Ползуновых… Изобретатели вымерли в России. Нынешние господа депрессанты сходили с ума на почве политических амбиций и мании величия… Опираясь на статистику, Киндерман показал: в «Кащенко» полно лжеполитиков и лжепрезидентов, лжемэров и лже-Чубайсов, лжебанкиров, лжешоуменов. И лишь один лже-Зюганов. Было два псевдо-Явлинских, но оба вылечились: один сейчас вступил в партию «Отечество» и работает супрефектом, а другой подался в судебные приставы. Киндерман утверждал, что героями его «Палаты номер Шесть» становятся лишь порядочные люди с неустойчивой психикой. Подлецы, рвачи и взяточники защищены броней бездуховности.