Читать книгу "Святая Эвита - Томас Элой Мартинес"

Расскажу о других событиях того дня, избегая патетики, которой они были окрашены. Буду излагать их сухо, как какой-нибудь пчеловод.

В обеденный час Полковник с отрядом из шести солдат снова явился в здание Всеобщей конфедерации труда. Войдя в холл на первом этаже, он заметил, что еще не убраны обломки бюста Эвиты, накануне вечером снесенного танком. Маленький отряд был вооружен маузерами и пистолетами «бальестер молина» и не соблюдал предписаний о секретности и осторожности, изданных новыми властями республики. Полковник разоружил охрану, стоявшую на посту на третьем этаже, приказал им всем возвратиться в казармы и заменил охранников своими людьми.

Доктор Педро Ара в рабочем переднике вышел в коридор и попытался урезонить Полковника. Это было бесполезно. Полковник теперь не признавал никаких резонов, кроме силы. Он втолкнул доктора обратно в лабораторию и принялся допрашивать его стоя, сжимая кулаки, едва удерживаясь от искушения пустить их в ход. Сперва Ара притворился, будто не знает, что существуют другие копии, кроме той, о которой он этим утром сказал, что она исчезла. Потом, когда Полковник упомянул о признаниях матери, доктор сломался. Те копии ему не принадлежат, сказал он. Они принадлежат итальянскому скульптору, работавшему над грандиозным памятником Сеньоре и оставившему, когда он сбежал, камеи, барельефы, гербы, скульптуры, терракотовые статуэтки Пресвятой Девы, кариатиды, маскароны и изображения Сеньоры в натуральную величину, поражавшие этой непривычной натуральностью размеров и еще тем, что Сеньора была в них, в этих копиях, словно бы сфотографирована в раю.

Эти объяснения Полковника не интересовали. Его интересовали копии. «Они здесь, рукой подать, — сообщил доктор. — В ящиках за занавесами святилища».

Впоследствии лабораторный анализ показал, что фальшивые Эвиты были изготовлены из смеси воска, винила и небольших вкраплений стекловолокна. Они отличались от подлинного тела тем, что имели более густой бронзовый оттенок — предосторожность, учитывавшая изменение цвета забальзамированных тканей, — и тем, что все они смотрели вниз[47].

— Вы, доктор, здесь уже не нужны, — сказал Полковник. — Оставьте труп в его стеклянном ящике и уходите. Я приказал, чтобы этот третий этаж опечатали. Я объявляю его военной зоной.

Между тем тело Эвиты, распростертое на стекле, противилось приказам и поступало, следуя своей собственной замогильной логике. Из ноздрей начали выделяться голубые и оранжевые струйки газа. Что там с ней происходит? — удивился Полковник. Она совершенна, она ни в чем не нуждается. Не страдает ни от кошмаров, ни от холода. Ей не вредят ни болезни, ни бактерии. У нее уже нет поводов быть печальной. Он осмотрел ее с головы до пят. Не хватало кусочка мочки левого уха и последней фаланги среднего пальца на правой руке. Присланные правительством судебные врачи срезали их для идентификации тела. Это Она, несомненно, Она. Как бы там ни было, он должен поставить свою метку: надрез, который только он сумеет опознать.

Он взял в лаборатории пинцеты, ланцеты, трубчатые зонды. Приподнял ей губы и изучил ожерелья зубов, стараясь не терять контроля над собой. Немного задержался на подмышках. Увидел выстриженный лобок, едва намечающиеся соски, плоские округлые груди — не груди, а грудки, не знавшие материнства. Тело. Что такое тело? — скажет впоследствии Полковник. Можно ли мертвое женское тело называть телом? Можно ли было это тело называть телом?

Ягодицы. Необычный продолговатый клитор. Какое искушение — клитор. Нет, надо сдержать свое любопытство. Потом он почитает имеющиеся у него записи о клиторе. Извилины и завитушки уха — вот это уже лучше. Он приподнял нетронутую мочку. В тени хрящей пологая дуга, впадина. Он выбрал точку. В том завитке, где прикрепляется мышца с самым длинным в анатомии человека названием (экстерноклеидомастоидеис), открылся девственный участок, куда еще не проникли погребальные масла. Он взял один из пинцетов. Вот так. Пункция, кусочек плоти. Осталась звездообразная меточка диаметром в полтора миллиметра, почти незаметная. Вместо крови выступила ниточка желтой смолы, мгновенно испарившаяся.

Он приказал запечатать бумажными лентами дверь лаборатории и святилища: Военная зона. Вход воспрещен. И вышел отдышаться в мглистом вечернем воздухе, насыщенном испарениями реки и безжалостной пыльцой.

Что он в конечном итоге знает об Эвите? Знает, что она была неотесанная, малограмотная, бойкая особа, этакая птичница, сбежавшая от своих кур. В своей тетради он записал: «Прислуга с тщеславием королевы. Агрессивная, нисколько не женственная. Увешанная драгоценностями с ног до головы, чтобы вознаградить себя за испытанные унижения. Злопамятная. Бессовестная. Сплошной позор». Но это были просто излияния чувств. Он знал вещи похуже. Знал, что, когда она умерла, письма с просьбами о свадебных нарядах для невест, о мебели, об устройстве на работу, об игрушках — поверить невозможно! — предлагалось адресовать на ее имя, чтобы получить ответ. Письма Эвите. И что она после смерти аккуратно подписывала все ответы. Кто-то имитировал ее подпись под фразами, вроде следующих: «Шлю тебе поцелуй с небес»; «Я счастлива находиться среди ангелов»; «Я каждый день беседую с Богом» и т. д. Так она распорядилась, уже в агонии. Позор».

Он вошел в кабинет с сильной головной болью, признаком какого-то расстройства. В чем причина? Еда? Секс? Исключено: его жизнь течет по заведенному порядку. Как у Канта, как в сменах времен года. Времен года? Вот оно, теперь что-то сместилось в строе природы. Ртутный столбик взмывает вверх: тридцать четыре градуса тепла. Налетели стаи саранчи. В ветвях деревьев роятся пчелы. Он в который раз посмотрел на гравюру Беллермана. Другие времена. Безмятежная прогулка Канта. Часы, послушно двигающиеся в такт его шагам. Там не было ни солнца, ни ночи, ни намека на ветер, был только тусклый свет вечности.

Никто его не слышит. Ничто уже не движется в недрах немыслимой тишины. Никто не ждет ответа.

И тогда он сел писать.

Что я знаю об этой особе, о Покойнице?

Изученные мною документы указывают два места ее рождения и три разные даты. Согласно записи в приходской церкви Лос-Тольдоса, или Хенераль-Виамонте, она родилась 7 мая 1919 г. в поместье Ла-Унион этого населенного пункта и имела другую фамилию: Эва Мария Ибаргурен. В списке артистов театра «Комедия» (1935 г.) все данные изменены: «Эвита Дуарте, инженю. Хунин, 21 ноября 1917 г.». В записи о бракосочетании с Хуаном Пероном она фигурирует как Мария Эва Дуарте, родившаяся в Хунине 7 мая 1922 г.

Предки? Родители? Братья и сестры?

Внебрачная дочь. Ее отец, Хуан Дуарте (1872—1926), был потомком скотоводов басков и арагонцев, служивших у других помещиков. Имел небольшое состояние, человек заурядный, политикан. В 1901 г. женился на Эстеле Грисо-лйа, с которой имел трех дочерей. Приехал в Лос-Тольдос в 1908 г. и взял в аренду несколько участков в двадцати километрах от железнодорожной станции.