Читать книгу "Игра на вылет - Михал Вивег"

— Нет.

— Спальня тоже суперчистая! — хихикает Скиппи.

Том, извиняясь, улыбается Дане.

— А кто для вас делает покупки? — быстро интересуется девушка.

— Естественно, тоже Скиппи, — отвечает Джеф без колебаний.

— Мы поэтому дали ему прозвище мистер Карфур. Мистер Скиппи Карфур. Он не только покупает — он и готовит. Что ни утро мы с Джефом просыпаемся, вдыхая аромат кофе и свежих блинчиков с черникой или под кленовым соусом. Это фирменное блюдо Скиппи.

— Еще лучше у него получается ванильный пудинг, — говорит Джеф.

Дана вопросительно моргает.

— И что немаловажно, — продолжает Том, — у Скиппи есть комплект свадебного приданого: восемь махровых полотенец, четыре подушки и перины из настоящего гусиного пера и четыре дамастовых чехла на них. Далее четыре шелковых халата, два голубых и два розовых, две дюжины столовых приборов нержавеющей стали, такой же мусорный бак и кухонный робот марки BOSCH.

— Ах, милый Бош, — говорит Джеф. — Этот парень — просто сокровище.

Дана забавляется.

— Кончай трепаться, — возражает Скиппи, но и на этот раз он не смотрит на Дану. — Никакого приданого у меня нет.

Они снова чокаются.

— А теперь серьезно, — говорит Дане Том. — Мы с Джефом должны кое в чем признаться тебе: мы тут не случайно расписываем достоинства Скиппи. То есть мы оба искренне хотим, чтобы он нашел девушку, которая сумела бы его оценить.

Скиппи нечленораздельно рявкает. Дана неуверенно улыбается.

— Девушку, которая помогла бы ему повысить уровень самосознания, ибо все мы знаем, что Скиппи, я бы сказал, робкий гинеколог, хотя это звучит так же абсурдно, как, например, тихий артиллерист.

— Ей-ей, он умный, как радио, — говорит Скиппи Джефу.

— А ты помалкивай, понял? — просит его Джеф.

— Девушку, которая смогла бы не зациклиться на его странных закидонах, на его непристойностях, хихиканье, короче, на его сумасбродстве. Как видишь, я стараюсь рассказать тебе о Скиппи все и как можно объективнее, потому что это мой друг. Ты мне веришь?

— Нет, — весело отвечает Дана.

— Докажу тебе: если бы ты по какой-то причине спросила меня, предположим, о Джефе, я должен был бы тебе откровенно сказать — потому как он тоже мой друг, — что это натуральный гомик и зоофил.

— Насчет зоофила он перехватил, — предупреждает девушку Джеф.

— С вами было ужасно здорово, — говорит Дана Скиппи, когда незадолго до полуночи она прощается и уезжает на заказанном такси. — Благодарю за приглашение. — Вы все очень милые, — добавляет она застенчиво. — Серьезно.

— Ты не хочешь принять с нами душ? — говорит Скиппи Джефу и начинает хихикать.

Том пожимает плечами. Похоже, Дана хочет что-то сказать.

— А пан учитель тоже гомосексуалист? — наконец спрашивает она.

— Ничего особенного, правда? — говорит Скиппи после ее отъезда.

— Если ты имеешь в виду свое поведение, — отвечает Джеф, — тогда я с тобой полностью согласен.

— Мне мешало, что она жутко нервничала, — защищается Скиппи. — От нее просто несло кислым потом.

— И чему ты удивляешься, Скиппи? — вскрикивает Том раздраженно; он уже пьян. — Через год ей будет тридцать, ей хочется замуж и иметь детей, только до сих пор она встречала одних мудаков — не в обиду будь сказано. Вот и не удивляйся, что она нервничала. Ее время безжалостно убегает. Кому ей отдать ту любовь, которую она таит в себе?

Ева

С тех пор как помнит себя, она почти физически любит воду и купание, а впоследствии и море. Столь же любит утреннюю свежесть безлюдных пляжей — эти холодные плоские камни, что за несколько часов раскаляются до невыносимости. Они с Джефом ходят плавать еще до завтрака. Джефу уже в начале первого совместного отдыха пришлось признать, что уступает ей в скорости. Видно, ему это трудно далось.

— Я признаю, что техника у меня далека от совершенства, однако могу предположить, что физической силы у меня с лихвой хватило бы на любую женщину, в том числе и на тебя, — с улыбкой качает он головой.

Ева знает, что в глубине души он злится. В беге на любую дистанцию и на велосипеде он при желании опережает ее. Так почему же не в плавании?

— Ну ты и сильна, — говорит он, с трудом бредя к берегу в нескольких метрах позади нее. — Черт возьми, как это у тебя получается?

— Она в меня, — объясняет Джефу за завтраком Евина мама. — В молодости я участвовала в состязаниях по плаванию.

Кожа на шее у нее чуть отвисает (Ева уличает себя, что подобные наблюдения она делает с каким-то иррациональным укором). Отец, улыбаясь, показывает Еве поднятый большой палец. Они с мамой ровесники, но он выглядит моложе.

Ева каждый день берет на пляж литографические курсы лекций — несмотря на то, что сейчас август и новый семестр начнется только через полтора месяца, она уже готова ко всем экзаменам. Это тоже для Джефа загадка. Посмеиваясь над ней вместе с ее родителями, он вертит головой.

— Будет тебе, зубрилка ты наша! — говорит ей отец.

Она послушно откладывает учебники. Слово зубрилка вовсе не из отцовского лексикона. В присутствии Джефа он и мама часто ведут себя иначе, чем обычно. Ей кажется, что его присутствие изменило их, увы, к худшему. Возможно, их совместный отдых был не лучшей идеей — пригласили его, разумеется, родители. Ева лежит на совершенно новой камышовой циновке (отец купил утром на рынке сразу четыре), глаза у нее закрыты, и слушает, как прилив вновь и вновь перекатывает гальку. Солнце палит. Вдруг ей приходит на память, как тогда на Слапах Фуйкова громогласно объявила, что загар — ее тюнинг. Я, как бы сказать, драндулет цвета металлик. Думает она и об Ирене, потом почему-то о Томе.

— Хочешь намазаться? — спрашивает Джеф.

Она качает головой, но одновременно двумя пальцами касается его бедра. Он наклоняется к ней.

— Люблю тебя, — шепчет она. — Очень тебя люблю.

Она жмет ему руку, смотрит, что делают родители, и снова закрывает глаза. Море шумит. Время от времени она слышит поскрипывающие шаги, изредка какое-то посвистывание или вполголоса оброненное восторженное словцо. Присутствие Джефа, к счастью, сводит к минимуму подобные шалости — его атлетическая фигура возбуждает большее уважение, чем Ева могла бы предположить. В отличие от проходящих мимо мужчин она хорошо знает, как легко на самом деле ранить Джефа.

— Эй, пижон хренов, гляди, чтоб гляделки у тебя не выскочили! — кричит на кого-то отец.

Загорать она любит, но без прежнего пыла: когда ей было семнадцать, по весне она бегала на последней перемене домой, чтобы двадцать минут полежать в купальнике на балконе… Теперь, как только солнечный жар начинает слишком припекать, она спокойно на несколько часов прячется в тени ближайшей пинии (кстати, аромат горячей смолы она обожает). Вообще больше всего любит минуты, когда послеполуденное солнце ослабевает и пляж постепенно пустеет; исчезают цветные пятна полотенец, матери собирают разбросанные игрушки, и детский крик утихает. Гладь темнеет — всегда ей казалось, что море будто серьезничает. И чайки кричат иначе, чем утром.