Читать книгу "Мистер Пип - Ллойд Джонс"

Помню, она немного смягчилась, когда он привез вести из Пангуны. Обстановка на шахте стала очень серьезной и, похоже, ухудшалась с каждым днем. Ситуация вышла из-под контроля, когда повстанцы похитили динамит, используемый в горном деле, и начали взрывать дороги. Прошло еще немного времени. Мы узнали, что повстанцы вооружены до зубов. После Второй мировой войны японцы оставили на острове тайные склады оружия. По слухам, повстанцы взялись за реставрацию винтовок. Поговаривали, что в джунглях действуют подпольные оружейные мастерские, откуда винтовки выходят как новенькие. А вскоре мы узнали, что на склонах Пангуны обстреливают самосвалы.

К тому времени, когда на остров были брошены правительственные войска, мы уже наслушались таких вестей, что сами поняли, к чему идет дело. Белые вот-вот побегут с острова, а солдаты начнут сжимать кольцо вокруг мятежников. Рудник вскоре закроется. Работы не будет. Денег тоже. Тут человек с немецкой фамилией предложил моему отцу — и нам с мамой — такой выход. Он вызвался стать гарантом моего отца. Именно так и сказал — гарантом. Минуло немало лет, прежде чем для меня прояснилось значение этого слова. Помню, я спросила мистера Уоттса, и он предположил, что это нечто вроде приемного отца. Если вспомнить, что именно обещал белый человек и как мой отец подлаживался под австралийцев, то самое и выходило.

Я попыталась нарисовать себе обстоятельства папиной жизни в Таунсвиле. Ориентиром для меня служила диккенсовская Англия. Я задумывалась, есть ли в Таунсвиле нищие. Дымят ли трубы, орудуют ли воришки-карманники, не перевелись ли добрые души вроде Джо Гарджери, которого запросто можно принять за пьяницу, если судить только по его косноязычным речам. Я гадала, не появилось ли у отца брюшко. Пьет ли он пиво, носит ли шорты, улыбается ли кривой собачьей улыбкой. Беспокоилась, не забыл ли он нас — свою Матильду и ее маму. Воображала школу, в которой могла бы учиться, доведись нам уехать до начала блокады. Но не продвинулась в своих фантазиях дальше классной комнаты, как две капли воды похожей на ту, которая заполняла собой мою жизнь. Да и к Таунсвилю я подошла не ближе, чем позволяли рассказы мистера Уоттса и мистера Диккенса.

Теперь мать спала и видела, как бы перебраться к отцу. Но это были пустые мечтания, ибо в маминой жизни так и не появился свой мистер Джеггерс. На острове мы оказались как в мышеловке, без малейшего шанса выбраться.

У видев свою мать на берегу, я поняла, о чем ее думы: единственный путь за пределы такой жизни — это море. Вот оно, тут, что ни день, лениво плещется, указывая нам дорогу.

Но мистер Уоттс, побуждая нас перенестись в другие пределы, имел в виду не Австралию и не Морсби. И даже не другую часть острова. Он имел в виду Англию девятнадцатого века из книги «Большие надежды». Мы прорывались туда не без его помощи, каждый со своим фрагментом, а мистер Уоттс, как рулевой, отбирая главное, прокладывал более или менее последовательный курс.

К нашему общему делу я подходила очень ревностно. Носом землю рыла, чтобы опередить ребят по числу восстановленных фрагментов. Так я доказывала себе самой, что мне, Матильде, Пип намного дороже, чем кому бы то ни было.

Отчетливо помню, при каких обстоятельствах я вспомнила каждый из своих фрагментов. Других, самых обыкновенных, привязок ко времени у меня не осталось. Ведь блокада отняла у нас не только лекарства и свободу: она лишила нас времени. На первых порах об этом почти не задумываешься. А потом в голову лезет: почему-то давно никто не праздновал день рождения.

Теперь я научилась куда надежнее сохранять свои фрагменты. Мне уже не потребовалось бежать к мистеру Уоттсу, когда я вспомнила сцену, где Пип на рассвете уходит из родной деревни навстречу новой жизни в городе Лондоне. Вместо этого я уселась на берегу, под пальмой, и внимательно разглядела все происходящее. Джо сердечно прощается с Пипом. Бидди утирает глаза передником. Но Пип уже шагает прочь. Он смотрит в будущее. «Теперь возвращаться было уже слишком поздно и слишком далеко, и я не вернулся…» Ну вот, я восстановила еще одну строчку, написанную мистером Диккенсом.

Надвигались сумерки. Если взять палочку и для верности написать этот фрагмент на песке, то перед школой можно было бы забежать сюда и освежить его в памяти. Так я и сделала. Наутро, пока мама еще спала, пока никто не увидел, не украл и не переиначил эти слова, я помчалась на берег, чтобы забрать свой отрывок.

В предрассветный час мир сер и медлителен. Даже морские птицы довольствуются тем, что разглядывают свое отражение. Но если приглядеться, можно заметить нечто такое, чего в другой час не увидишь. Так меня всегда наставляла мать. Ступай на берег, пока мир еще не проснулся, и найдешь Бога. Бога я, правда, не нашла, зато увидела, как в дальнем концы пляжа двое мужчин вытаскивают на берег лодку. Несмотря на столь ранний час, двигались они очень быстро. Один из них, определенно, был мистер Уоттс. Другой, более плотного сложения, — отец Гилберта. У меня на глазах эти двое поволокли лодку в сторону пересохшего речного устья. Они поторапливались. Намеревались управиться до рассвета. Чтобы остаться незамеченными. Я и сама не хотела выдавать мистеру Уоттсу, где хранятся мои записи, а потому стала ждать, пока мужчины скроются за деревьями.

Наконец-то единственным звуком в утренней тиши осталось шуршанье песка у меня под ногами. Найдя фразу мистера Диккенса, я закрыла глаза, повторила ее по памяти и только тогда стерла без следа.

Как-то раз, уже в послеполуденное время, я направилась к ручью, где наши стирали белье, и ненароком свернула в ту сторону, где была могила миссис Уоттс. Замечталась, наверно. Сейчас уже не помню. Или просто брела куда глаза глядят. В воздухе висела серая дымка. Я слышала голоса зеленых и розовых попугаев, каких-то еще лесных птиц, но вдруг меня окликнул голос человека:

— Матильда. Куда направляешься?

— Никуда, сэр, — ответила я. — Просто гулять иду.

— В таком случае присоединяйся к нам с миссис Уоттс.

Учитель поднялся с земли, и я увидела, что могила миссис Уоттс преобразилась: ее окружали ветки белых кораллов, а сверху пестрели белые и пурпурные цветки бугенвиллеи.

Я растерялась: с кем нужно было поздороваться — с мистером Уоттсом? Но ведь меня пригласили присоединиться к ним с миссис Уоттс. Не решив, как же к ним обратиться, особенно к миссис Уоттс, я в смущении села на землю. Мистер Уоттс беспричинно улыбнулся. Огромная бабочка опустилась на пальмовый ствол и тут же упорхнула. Я украдкой покосилась на мистера Уотгса. Он все еще улыбался, и улыбка его предназначалась миссис Уоттс. Чтобы только не молчать, я спросила, читала ли миссис Уоттс «Большие надежды».

— К сожалению, нет, — ответил он. — Но пыталась. Знаешь, Матильда, человек не способен притвориться, будто читает книгу. Его выдадут глаза. И дыхание. Погружаясь в книгу, мы забываем дышать. В доме может вспыхнуть пожар, а читатель даже головы не поднимет, пока языки пламени не начнут лизать обои.

Он отступил назад, словно хотел сказать мне что-то по секрету от миссис Уоттс.

— По правде говоря, Матильда, Грейс столько раз откладывала эту книгу, что уже не могла вспомнить, где остановилась. Любой телефонный звонок становился для нее счастливым избавлением. В конце концов она наотрез отказалась возвращаться к этому тексту. Нет, вру: она пообещала дочитать «Большие надежды», если я сделаю попытку прочесть Библию. Вот так-то.