Читать книгу "Реквием по шестой роте - Владислав Владиславович Шурыгин"

Между работающими крутилась крепкая немецкая овчарка, разминая затекшие от долгого сидения в кузове лапы. Ей то и дело перепадали кусочки пайковых галет и пластинки печенья. Связисты раскручивали мотки антенн, растягивали их, закрепляли. Разведчики на «бэтээрах» спокойно и чуть ревниво наблюдали за работой омоновцев. Задачи по сопровождению выполнялись почти каждый день. И, обеспечив безопасность ОМОНа в пути, теперь надо было засветло вернуться с колонной пустых грузовиков на базу. А это во многом зависело от расторопности омоновцев. Но и торопить их никто не пытался. Спецназовцы слишком хорошо понимали, что чувствуют сейчас эти русские мужики за две с половиной тысячи километров от родного севера. Как тревожна и враждебна будет для них эта первая ночь, как чужда и не обжита база. Потом, когда наладится жизнь и служба, база станет родным домом, а поселок и его окрестности будут изучены лучше, чем домашние антресоли, их настроение будет другим. Но сегодня самая трудная ночь. И потому никто никого не торопил.

Неожиданно на командира нашей группы по рации вышел старший. Пока ОМОН не закончил разгрузку, необходимо было с командиром ОМОНа выдвинуться на передний край для рекогносцировки и знакомства с обстановкой на месте. Все быстро попрыгали на броню, и «бэтээр» сорвался с места. Через пару улиц дорога стремительно пошла под уклон. Домов стало меньше. И наконец мы выскочили на окраину Горагорска. Точнее, его верхней части. У подошвы горы раскинулся нижний поселок, и глаза мгновенно выхватили из ландшафта знакомые зубцы многоэтажек при въезде. Они! Там, недалеко от них, несколько лет тому назад, я стоял с двумя разведчиками и, слушая разглагольствования боевиков, гадал о том, как сложатся их судьбы через месяц, через год? Как сложатся наши судьбы? Какой будет эта война? Что принесет она России? И, всматриваясь тогда в затягиваемые туманом вершины, я пытался понять, кто смотрит сейчас оттуда на меня и что он видит? Сегодня с этой вершины на себя самого смотрел я сам. Смотрел спустя несколько лет. Круг замкнулся. И уже несущий на плечах груз знания того, что ждет стоящих внизу в окружении боевиков разведчиков, я, как мог, пытался передать им всю свою тревогу и боль за то, что было и еще будет…И я помню, как тяжелое предчувствие словно лизнуло тогда сердце…

Крут замкнулся…

По рации передали, что разгрузка окончена и ОМОН «заземлился». Надо было спешить домой. Стремительно наползали ранние осенние сумерки. Я встряхнулся, сбрасывая наваждение и оцепенение прошедших минут. Взревел движок «брони». Машина покатилась по склону вверх. На вершине я еще раз бросил взгляд назад. Пронзительное ощущение прикосновения к чему-то невыразимиму исчезло, прошло. Тот я, из прошлого, уже получил знак и тоже ехал сейчас домой. А мне уже ждать здесь знака или знамения не имело никакого смысла. Третьей дороги на Горагорск нет…

Талисман майора Уланова

Серега Уланов размял в прокуренных пальцах белый карандашик сигареты. Прикурил от дрожащего на ветру огонька зажигалки, не торопясь, глубоко затянулся. Выдохнул едкий дым. Кашлянул. И, поежившись на ледяном мокром ветру, спрятал лицо в воротник летной куртки.

— Да… Не «Мальборо». И погода — не Гавайи.

— И «восьмерка» твоя, Владимирович, между прочим, тоже не танк «Т-72», — укоризненно добавил инженер эскадрильи.

Понять инженера было можно. Техники уже насчитали в борту вертолета пятнадцать пробоин, но это, судя по всему, была не конечная цифра. Предстоял еще осмотр двигателя, а залитое маслом остекление кабины почти не оставляло сомнений в том, что придется производить его замену.

— В общем, отдыхай теперь, Серега. Дня четыре как минимум.

Серега философски пожал плечами и неожиданно широко, по-детски улыбнулся.

— Хоть отосплюсь, отъемся! Аза! Ты где, моя радость?

На его зов откуда-то из-под широкого «днища» вертолета выскочил пятнистый спаниель и, вильнув обрубком хвоста, с преданным видом уселся у ног хозяина.

— Все, отлетались. Каникулы у нас.

Словно поняв эти слова, спаниель озабоченно подбежал к передней стойке «вертушки», обнюхал ее и вопросительно посмотрел на людей.

— Домой, Аза! Домой!

Услышав знакомую команду, собака радостно сорвалась с места и затрусила к стоящему неподалеку ангару, в котором прятались от непогоды палатки управления авиацией сухопутных войск. За ней к ангару неторопливо зашагал и хозяин.

— В рубашке Серега родился! — пробормотал, глядя ему вслед, инженер.

— Ага! И еще с золотой ложкой во рту! — добавил один из техников, осматривавших самолет. — Смотри, Иваныч, пуля впритирку с ланжероном прошла.

Вертолет «Ми-8» хотя и называется «транспортно-боевым», но для боя приспособлен мало. «Как парадная шинель для мороза», — шутят летчики. Боевого в нем только «бочки» блоков на бортовых пилонах да курсовой ПКМ — вот и все оружие. Броня — вообще смех. Легкий дюралевый корпус прошивается насквозь даже автоматной пулей. На поздних модификациях установили, правда, стальные щитки вокруг кабины пилотов, но даже их приходится «усиливать» выстеленными на остеклении и полу бронежилетами. А уж о бронировании и защите жизненно важных узлов и агрегатов вообще речи не идет. В общем, по всем признакам «боевиком» «Ми-8» никак не назовешь. Но странное дело — «восьмерка», и это факт, одна из самых живучих машин своего класса. Напоминающая иногда шумовку, изрешеченная, с пробитыми топливными баками, вырванными кусками обшивки «восьмерка» дотягивает до «точки» — родного аэродрома. Армейцы боготворят «восьмерку». Санитарка и грузовик, легкий разведывательный глиссер и верткий небесный мушкетер, способный огрызнуться огнем, ответить на удар ударом. Все это «восьмерка»! И наверное, главным подтверждением правоты этой характеристики является то, что «Ми-8» сегодня самый массовый в мире вертолет.

Ну а летчики, летающие на «восьмерках», это настоящая элита нашей авиации. Именно они сделали «восьмерку» легендарной. Именно здесь наиболее полно раскрылось летное мастерство, когда за тяжелоранеными солдатами пилоты вылетали в такую непогоду, что машины шли буквально «по столбам», на высоте десяти, пятнадцати метров, ориентируясь по столбам электропередачи. А какого филигранного расчета требует «подсадка», когда вертолет одним шасси цепляется за склон горы, а двумя другими зависает над пропастью, и лопасти винта секут воздух в нескольких десятках сантиметров от каменной стены. Поэтому не случаен тот факт, что большинство вертолетчиков, получивших звания Героев Советского Союза и России, были прежде всего «восьмерочниками». На «восьмерки» всегда сажают самых опытных, умелых летчиков. Оттого почти не встретишь здесь молодых лиц. Все одни «дядьки» майоры да подполковники…

Серега Уланов в левой (командирской) «чашке» — уже давно. Афган, через который прошло большинство командиров экипажей чуть постарше возрастом, он, правда, не застал. Война для него началась в 95-м, в знойном таджикском небе. Но к жаре ему не привыкать — сам родом из Средней Азии. К российским холодам дольше приспосабливался. Потом была «первая» Чечня 1996 года, теперь вот «вторая». Звезд с неба Уланов не хватал, но и от работы никогда не бегал. Летать для него, что для шофера ездить. Это и работа, это и лучшее лекарство от всех жизненных невзгод, которыми столь полна нынче жизнь военного человека. Так уж случилось, что на четвертом десятке лет живет Серега «неженато». Впрочем, одиноким он себя не считает. Вот уже одиннадцать лет с ним делит все его радости и невзгоды Аза. Первый раз он взял ее с собой на полеты полугодовалым щенком. С тех пор практически весь «налет» они расписывают на двоих. У Сереги пятьсот часов, и у Азы — пятьсот. У Сереги — тысяча, и у Азы — тысяча. За эти годы Аза стала живым талисманом полка. Причем «старшим» талисманом, потому как вслед за спаниелем летную профессию взялся осваивать и кавказец Акбар. Но то ли потому, что летать на боевых «Ми-24» псам сложнее, а может, в силу характера, но догнать Азу по налету Акбар так и не смог. Предпочитал хозяина на земле дожидаться, в тенечке, без тряски и воя движков. А теперь и подавно. Хозяин Акбара нынче готовится к увольнению в запас, и летная карьера Акбара завершилась.