Читать книгу "Железный крест для снайпера. Убийца со снайперской винтовкой - Бруно Сюткус"

За четыре последних года наше благосостояние существенно выросло. Теперь мы жили лучше, чем большинство колхозников. Все это было достигнуто за счет наших собственных усилий, терпеливого долгого труда. Я работал день и ночь, чтобы моя семья жила в нормальных условиях и по возможности ни в чем не нуждалась.

Рождество 1954 года стало для нас самым радостным праздником. Мы слушали по радиоприемнику передачу «Голоса Америки». Здесь, в тайге, эта радиостанция ловилась чисто, без помех. Мы слушали американского проповедника «епископа Б.», чьи слова согревали сердца и утешали тех, кто отчаялся в жизни. Мы плакали, вспоминая родной дом и тех, кто, в свою очередь, помнил нас в Германии, в Литве, на Западе. Моему сыну уже исполнилось три года. Когда его спрашивали «Кто ты?», он обычно отвечал — «фриц», и все смеялись.

Однако дела были далеко не радостными и веселыми, когда сараи стояли пустыми и даже крысы прекратили искать в них съестное. Они прорыли ходы в наш дом и пожирали хранившийся в погребе картофель. В темноте они смело бегали по горнице. Однажды ночью Тони проснулась в тревоге. Витаутас лежал в колыбели, и крысы подобрались к нему и начали покусывать его, не давая спать. Тони испуганно закричала, заметив, каких размеров эти грызуны. Когда мы спали, они бегали по нашим головам, кусали Тони за уши, хватали меня за волосы. Как-то ночью я схватил одну, но она укусила меня, и я был вынужден ее отпустить.

Одна русская женщина из нашей деревни дала мне молодую кошку. Она также рассказала, что никто из местных не хотел жить в нашем доме. Когда в здешних амбарах пусто, крысы всегда устремляются в него. По ночам они вылезали из нор. Кошка схватила огромную крысу за шею и не отпускала ее. Крыса пищала, кошка отчаянно мяукала. Я бросился на помощь. Позднее грызуны, видимо, решили, что у нас слишком жарко в доме, и перестали появляться в нем. Кошечка оказалась ласковая, она очень любила меня, ей нравилось сидеть у меня на коленях. Она всегда ждала моего прихода домой.

Зимой у нас было двенадцать кур, которых мы держали под кухонным столом. Весной мы закололи на мясо наших свиней.

По ночам я часто слушал радио. В три часа утра можно было поймать передачи Би-би-си. Англичане два часа вещали на немецком языке. На средних волнах можно было поймать радиостанцию «Немецкая волна». На Рождество 1955 года и в Новый год я услышал по радио звон колоколов Кёльнского собора.

Советский свинарник: Во мне узнают немецкого снайпера

Мы с Антониной стали все чаще ссориться. Она стала подозревать меня в супружеской измене, считала, что я слишком часто захожу в колхозную бухгалтерию, где кокетничаю с бухгалтером Рианой. На самом деле я просто не мог нигде подолгу задерживаться, потому что у меня было слишком много дел на ферме.

В 1954 году, когда я принял на себя руководство свинофермой, свинарки часто кормили свиней на улице, чтобы было легче воровать корм. Я стал внимательно наблюдать за ними и разделил все поголовье свиней так, что за каждой работницей закреплялось сорок голов свиноматок, поросят и хряков-производителей, которых она должна была кормить. Неподалеку был построен большой погреб для хранения картошки, в нем могли уместиться сотни тонн припасов.

На производственном собрании, которое я провел на ферме, я сказал, что все работницы должны безоговорочно выполнять все мои распоряжения и соблюдать трудовую дисциплину. Спустя какое-то время на свиноферме возник конфликт, который дошел до сведения колхозного начальства. Случилось вот что. Свинарка Новицкая кинула в меня ведром и крикнула: «Мой сын погиб на войне. Это вы, фашисты, убили его. Вы там, у себя в Литве, сосали кровь из трудового народа. Вас поэтому сюда и выслали. Да вас не высылать надо было, а расстреливать! Мы больше не позволим вам пить народную кровушку!»

Я пошел к председателю колхоза Новопашендецу и заявил, что отказываюсь руководить свинофермой. Секретарь партийной ячейки отправился вместе со мной для разговора со свинарками. «Если вы не хотите работать на ферме, то мы вас заменим другими. Вы обязаны подчиняться всем приказаниям Сюткуса. Мы знаем, что он был немецким солдатом. Наши органы знают все. Вам до этого не должно быть никакого дела. Работайте!»

Так я остался на своем посту.

На ферме имелась серьезная техническая проблема — все поголовье свиней было разведено от родственных особей. О ее решении никто не думал, хотя улучшение породы способствовало бы разведению более здоровых, более плодовитых животных. Я объяснил колхозному начальству, что придется на ферме начать племенную работу с самого начала, и сделал ряд предложений по ее улучшению. Меня внимательно выслушали, и с моими словами согласился даже председатель колхоза. Так я вместе с ним стал ездить из одного хозяйства в другое и привозил новых хряков-производителей и свиноматок. В дальнейшем это привело к серьезной неприятности. В колхозе пошли слухи, что Сюткус разбазаривает поголовье свиней и потихоньку распродает его. На меня быстро донесли начальству. Из прокуратуры приехал следователь, который допросил меня, но никаких нарушений закона с моей стороны не обнаружил.

Дела на свиноферме улучшились, и свиноматки вскоре стали приносить многочисленный помет, по 11–12 поросят, которые имели больший привес, чем раньше. Кроме того, по сравнению с прежними временами уменьшилась и их смертность. Я также старался вовремя производить выбраковку и лечить заболевших животных. От убытков ферма постепенно перешла к неплохой прибыли и стала самым преуспевающим подразделением колхоза. Прекратилось и воровство кормов, и новорожденных поросят. Я аккуратно вел учет работы моих подопечных, и как-то раз за месяц одна из свинарок заработала 114 трудодней.

Выросла и похорошела дочь Антонины Гражина. Ей разрешили посещать девятый и десятый класс в средней школе в Жигалово. Там же учились девушки из литовского города Кругая. Я делал все возможное, чтобы Гражина получила образование.

Меня откомандировали в колхоз в деревне Ворёба. Летом там обрабатывали поля, а зимой колхозники отправлялись в тайгу валить лес, который затем сплавляли по Лене. Весной бревна переправляли по реке в Жигалово, где их использовали для постройки домов или отправляли на север, в тундру.

Лишь немногим людям удавалось выжить за Полярным кругом. Многие там заболевали цингой, у людей выпадали зубы, они страдали от дизентерии и авитаминоза. Выживали лишь самые сильные и закаленные. Многие поволжские немцы нашли свою погибель в заполярном городе Норильске. Пропаганда хвастливо утверждала, что он был построен руками обычных советских граждан, но на самом деле его возвели сотни тысяч заключенных концлагерей, умерших от тяжелого труда, голода и холода.

Ворёба находилась в 35 километрах от Рудовки. В тайге мне приходилось грузить поваленные деревья на сани и отвозить их к берегу Лены. За мой труд я получал лишь половину заработанных денег, вторую половину забирал себе колхоз. За каждый проработанный день мне начислялось два трудодня.

Меня определили на постой в дом к одной пожилой русской женщине. На ее дворе я держал и моих лошадей. Я вставал в четыре часа утра, чтобы покормить и запрячь их, и в шесть часов отправлялся на лесную делянку, что была в 15 километрах от дома. Работать приходилось даже при температуре минус 50 градусов, когда мороз был настолько сильным, что лопалось стекло. У моей квартирной хозяйки была трудная судьба. Ее мужа арестовали в 1937 году за критику начальства. Больше она его так никогда и не увидела. Все ее семь сыновей погибли на войне с Германией. Она показывала мне их фотографии и часто плакала. Самый молодой, которому только исполнилось восемнадцать лет, погиб при штурме Берлина. Она не верила в его смерть и каждую ночь расстилала его постель, а утром снова застилала. Хотя эта женщина знала, что я бывший немецкий солдат, она относилась ко мне как к сыну, потому что заботиться ей было больше не о ком. Анны Федоровны уже давно нет в живых, но она по-прежнему живет в моем сердце.