Читать книгу "Железный крест для снайпера. Убийца со снайперской винтовкой - Бруно Сюткус"

Однажды я решил отправиться в тайгу, чтобы забрать сани, которые там смастерил. По пути в лес я наткнулся на стаю волков. Лошадь испуганно всхрапнула, и я еле удержал ее. Моим единственным оружием был топор. Ко мне приблизилась молодая сильная волчица, которая остановилась метрах в трех от меня. Остальная стая, около двадцати волков, находилась чуть в стороне. Было странно, что я не боялся их. Внезапно я понял причину — серые хищники просто присматривались ко мне, но вовсе не собирались нападать. Мы с волчицей обменялись взглядами, как будто понимая друг друга. Неожиданно волки сорвались с места и убежали в лес. Я вытер пот со лба.

За мою работу мне выдали два мешка пшеницы. Я отправился на водяную мельницу в Нижней Илабадге, которая располагалась в 28 километрах от Рудовки. Мельник оказался сосланным в Сибирь литовцем. Колхоз велел забрать мне три мешка муки. Дорога проходила по тайге и вела к развилке Жигалово — Балагинск/Иркутск. От этой развилки до мельницы нужно было преодолеть еще три километра пути. Мне пришлось почти целый день ждать моей очереди. Когда я кормил лошадей, мельник посоветовал мне: «Возьми этот горшок и вот этими двумя тряпками обмотай палку. Получится факел, он послужит тебе вместо ружья». (Ссыльным не полагалось хранить огнестрельное оружие.) «Если на тебя нападут волки, зажги факел и отбивайся им. Звери боятся огня». Он смочил керосином тряпицу и показал, как сделать факел. У меня был с собой топор, и я сомневался, что совет мельника мне пригодится.

Я получил свою муку и выехал с мельницы в полдень. На дороге, ведущей в Жигалово, начался буран, сопровождавшийся сильным ветром. Все быстро замело снегом, и через считаные минуты дорога скрылась под его толстым слоем. Я доверился лошади, которую мне выдали в колхозе для перевозки муки, надеясь, что она инстинктивно отыщет правильный путь. Она завела меня в тайгу. Снегопад не останавливался, а ветер все не утихал. Мне пришлось яростно тереть щеки и нос, чтобы не обморозиться. Я слез с саней и пошел сзади, чтобы лошади было легче идти. Было очень холодно, и я не раз пожалел о том, что у меня не было нормальной зимней одежды. Стремительно начало смеркаться. Где-то вдали я увидел в темноте огоньки волчьих глаз. Меня поджидала стая волков, и на этот раз я почувствовал, что они обязательно нападут на меня. Я понял, что на топор не стоит рассчитывать и меня спасет лишь факел. На сильном ветру я дрожащими пальцами пытался зажечь его. Это удалось мне не сразу, но я все-таки справился с задачей. Я принялся размахивать зажженным факелом. Волки отступили, и лошадь, осмелев, собрав остатки сил, рванула вперед. Я прибыл в Рудовку в полночь. С меня крупными каплями стекал холодный пот. Лошадь подошла к самому дому. Увидев меня, Тони заплакала. Еще когда я уезжал из дома, она сердцем почувствовала поджидающую меня опасность. Я почувствовал ее любовь и заботу и понял, что не одинок на этом свете.

Снова наступила зима. Мы убрали последние снопы пшеницы с заснеженных полей. В начале ноября все полевые работы были закончены.

В Жигалове я встретил несколько немцев, бывших солдат войск СС. Они рассказали мне о железнодорожной ветке Тайшет — Ускат неподалеку от Лены, которую строили немецкие военнопленные, находившиеся в исправительно-трудовых лагерях, а также русские узники ГУЛАГа, главным образом те, кто в свое время побывал в немецком плену. В таких лагерях хуже всего обращались с бывшими солдатами армии Власова, отличавшимися особой жестокостью. От непосильного труда умирали тысячи заключенных. Их хоронили под насыпями железнодорожных путей, которые строили заключенные. Грузовые поезда, движущиеся по трассам Севера, и сейчас проезжают по костям тех, кто эти трассы строил.

Поволжских немцев и немцев из Крыма и из-под Одессы в 1940 году отправили в Вартегау, что на востоке Германии, в соответствии с советско-германским договором и согласно распоряжениям Комиссии по репатриации.[2]Когда эти земли вновь отошли к Польше, немецких переселенцев выслали, разрешив взять с собой всего сорок килограммов личных вещей. Все закончилось их отправкой в Сибирь. Я много беседовал с этими немцами. В Воркуте и Норильске они строили железную дорогу и тысячами умирали от недоедания и тяжелого труда. Здесь работали и также умирали немецкие военнопленные. Советский Союз был государством, где торжествовали жестокость и насилие. Его официальным лозунгом была следующая фраза — «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!». Населявшие его народы жили в вечном страхе репрессий, ведь попасть в лагеря мог каждый.

К счастью, нам по-прежнему хватало еды. У нас был хлеб, козье молоко, а также сало и колбаса, которую присылала нам из Литвы сестра Тони. Но, конечно, основу рациона составляла картошка. На Рождество 1950 года Антона была беременна. Мне хотелось, чтобы у нас родился сын, и мы с Тони часто говорили об этом. Я каждый день уходил в тайгу, где пилил дрова для школы и несколько поленьев приносил домой. Наша горница имела большие размеры, и ее приходилось протапливать круглые сутки.

В начале февраля 1951 года в деревне проводили расчетный день. Трудовые успехи минувшего года вознаграждались деньгами и натуральными продуктами. В деревню приехал оркестр, которому пришлось выплачивать вознаграждение из нашего кармана. Присутствовали, как всегда, глава Жигаловского района и секретарь райкома партии. Председатель колхоза произнес речь, в которой похвалил наш самоотверженный труд во славу «мудрого отца и учителя товарища Сталина». Все встали и захлопали в ладоши. Казалось, что похвалам Сталина и коммунистической партии не будет конца. Мы выполнили план поставок государству по пшенице, мясу, маслу и шерсти. Начальство высоко оценило наши заслуги и достижения и в числе передовиков было даже упомянуто мое имя. Однако, по правде говоря, мы могли бы сделать намного больше, если бы не затяжные дожди, погубившие значительную часть урожая. Наш труд оценили следующим образом: 800 граммов пшеницы и 4 копейки за трудовой день. Наша семья, в том числе и Гражина, заработали 160 килограммов пшеницы. В то же время мы задолжали колхозу 112 рублей и поэтому были вынуждены снова потуже затянуть ремни. Пришлось опять запасать картошку.

1 июня 1951 года в больнице райцентра Жигалово появился на свет мой сын Витаутас. У Тони было мало грудного молока, но, к счастью, нашего малыша вскормила ее соседка по палате.

Зимой 1952 года мне выдали двух хороших лошадей. План заготовок для государства на 1953 год требовал от меня присмотра за картофельным полем в 15 гектаров. Я был доволен, потому что это освобождало меня от других трудовых повинностей. Осенью 1954 года руководство колхоза выдвинуло меня на должность управляющего свинофермой.

В колхозе было 148 свиноматок, из них несколько рекордисток, которые были в приличном состоянии. Работа на свиноферме стала новым делом для меня, потому что приходилось руководить работой других людей. У нас с Тони часто возникали споры по поводу того, что я слишком много времени отдаю работе в колхозе, растрачивая на это почти все мои силы. У меня действительно оставалось меньше времени, чем раньше, на наш личный огород. Тони приходилось одной выполнять все больше и больше работы по хозяйству. Ей это не нравилось, и она просила меня уделять больше внимания домашним делам. Она была права, но работы на ферме всегда было очень много, и поэтому я приходил домой поздно, часто ближе к полуночи. Никто в колхозе не работал так много, как я. В то время нам платили по 1,5 килограмма пшеницы за трудодень, и на моем счету было 1300 таких дней. Я пару раз продавал пшеницу на рынке и сумел купить несколько свиней, а также радиоприемник, работавший на батарейках (электричества в нашей деревне не было). Мы стали первой семьей в Рудовке, у которой в доме появилось радио.