Читать книгу "Ливонская чума - Дарья Иволгина"

А затем всегда происходило одно и то же. Георгий оказывался в пустоте — в черной, пылающей пустоте. Он погружался в эту пустоту все глубже и глубже, вокруг постепенно начинали извиваться длинные золотистые искры. Они пролетали мимо, еле слышно и вместе с тем пронзительно смеясь.

От этих звуков все тело содрогалось в мучительной истоме. Георгий падал в бесконечность и различал на дне этой бесконечности ждущее лицо. Багровое огромное лицо с жадно раскрытым ртом, с распахнутыми ненасытными глазами. Вся кожа с этого лица была как будто бы содрана, и кое-где черно запеклась кровь, а у виска вздувались гнойники.

Оторвать взгляд от запрокинутого вверх из пропасти лица было невозможно. Где-то очень далеко смеялась Соледад, Георгий различал ее голос как сквозь подушку — как будто их разделяло огромное расстояние.

Сокрушительная боль пронзала сердце, и тотчас приходило почти невыносимое наслаждение. Лицо внизу взрывалось, разлеталось на миллиарды брызг, каждая из которых достигала кожи и кусала ее.

После этого все исчезало.

Георгий приходил в себя по полчаса и более. Он лежал на постели, медленно переводя дыхание и слушая, как постепенно смолкает бешеное биение его сердца, а кровь перестает ударять в виски. Соледад расхаживала по комнате, перекладывала какие-то вещи. Ее рубашка, промокшая от пота, липла к телу, но женщина не спешила снимать ее и переодеваться в сухое. Чем-то она вечно была занята. Слишком занята, чтобы оборачиваться и смотреть не Георгия.

А тот не отрывал от нее глаз. В обычное время, если Соледад не было рядом, он понимал, кого видит на дне пропасти — кого она показывает ему раз за разом, все ближе и ближе. Но в те мгновения, когда Соледад находилась на расстоянии вытянутой руки, Георгию было безразличны все эти жуткие видения. Он знал одно: без Соледад Милагросы он зачахнет от тоски и умрет. И еще он догадывался о том, что она убьет его в любом случае, но это как раз было ему безразлично.

* * *

Дитрих Киссельгаузен считал своей родиной город Страсбург, хотя подолгу там никогда не жил: большую часть времени он проводил на колесах, разъезжая по всем городам Европы. Перед тем, как оказаться в Новгороде, он довольно долгое время провел при дворе испанского короля, куда его пригласили нарочно — развлекать наследника престола.

Испанский король Филипп недавно овдовел — отошла в мир иной, так и не сумев родить ребенка, вторая супруга, английская королева Мария Тюдор, прозванная Марией Кровавой. Англия не стала католической, несмотря на все усилия Марии и Филиппа — на английский трон взошла дочь Анны Болейн, протестантка Елизавета. Филипп возвратился в Испанию.

Наследник был непреходящей печалью Филиппа Испанского. Он носил имя Карла и послужил в свое время причиной смерти своей матери, Марии Португальской. Этой королеве рождение сына далось тяжело — рядом с ней находилась лишь одна неопытная повитуха, а все прочие придворные дамы ушли из дворца смотреть на казнь еретиков. Через четыре дня после того, как Карлос впервые увидел свет, Мария Португальская навсегда закрыла глаза.

Наследник был явно нездоров, но пока что на это не обращали мало внимания. Ребенок в те годы не воспринимался как полноценная человеческая личность. Кроме того, не достигнув годовалого возраста, младенец вообще еще не доказал своего права на жизнь. Нет смысла любить этот комок плоти, который вполне может оказаться нежизнеспособным.

Но Карлос не умер. Король Филипп отдал его воспитательнице, донье Леонор де Маскареньяс, весьма набожной пожилой даме, которая некогда воспитывала и Филиппа. Эта особа вознамерилась уйти в монастырь, но король — бывший ее воспитанник — обременил ее младенцем и прибавил: «Отнеситесь к нему как к сыну».

Трудно пришлось донье Леонор с таким воспитанником. Он родился с зубами и больно кусал груди своих кормилиц, искалечив нескольких. Говорить он начал весьма нескоро и сильно заикался. Первое слово, которое он произнес, было «нет».

Лишь спустя семь лет знатная нянька обрела свободу — для того, чтобы вручить ее Господу и затвориться наконец в монастыре. Мальчик был поручен отныне мужчинам, которые учили его грамоте, фехтованию, верховой езде и хорошим манерам. С отцом он почти не встречался. То были годы брака Филиппа с Марией Тюдор. Карлос так и не увидел свою английскую мачеху. Согласно брачному договору, если бы у Марии и Филиппа появились дети — на что Мария так искренне надеялась — старший сын должен был унаследовать Англию, Нидерланды и Франш-Конте, а Карлос — Испанию. Если бы детей в этом браке не было, права Филиппа в Англии теряли бы силу. Мария ждала ребенка, не подозревая о том, что в ее животе зреет убийственная опухоль. Потом Мария скончалась.

На время все интересы Филиппа сосредоточились на его старшем и единственном пока сыне. Карл подрастал и все больше вызывал тревоги. Он не любил учиться, ему не нравились оружие и верховая езда. Иногда какая-нибудь идея приходила в его уродливую голову, и тогда Карлос сломя голову мчался исполнять задуманное.

Он знал, что его дед, император Карл, отец нынешнего испанского короля Филиппа, находится в монастыре иерономитов в Юсте. Карл был великим полководцем, но в один прекрасный день отказался о всех титулов, снял корону и затворился в монастыре. Мальчик мечтал побеседовать со своим знаменитым дедом, и никакие уговоры воспитателей не могли его остановить.

Карлос сел на коня и, как умел, поскакал в Юсту, где потребовал встречи с дедом. Старый вояка вышел к внуку и был неприятно поражен его внешностью: Карлос был физически неприятен, почти отвратителен. Голова его была ненормально велика, одно плечо торчало выше другого, и хилые ноги едва удерживали тело. Бледный, с иссохшей правой рукой, он производил впечатление существа невероятно хворого. Это уродство настолько бросалось в глаза, что казалось заразным, и хотелось отойти подальше, чтобы не подцепить какое-нибудь отклонение. Малорослый и толстый, он глядел на людей с ненавистью.

Карл-монах согласился побеседовать с этим внуком о своих былых сражениях и провел в беседах с юношей около часа. Оборвался разговор неожиданно. Карл припомнил один случай, когда вынужден был отступить перед превосходящими силами противника.

Карлос вскочил.

— Никогда, никогда бы я не повернул назад!

— При определенных обстоятельствах отступление может быть единственным разумным выходом, — спокойно возразил старый Карл.

Молодой заорал, брызгая слюной:

— Никогда, никогда! Вы — трус, я презираю и ненавижу вас!

С этими словами он бросился бежать к своей лошади. Старый король долго смотрел ему вслед. Маленькая нелепая фигурка странно раскачивалась и подпрыгивала на ходу, одна рука бешено размахивала, вторая висела вдоль бока неживой плеткой.

— Не знаю, кем он вырастет… — задумчиво проговорил бывший король Карл.

Ужас был в том, что Карл — хорошо разбиравшийся в людях, — превосходно отдавал себе отчет в том, что представляет собой его внук.

Это был клубок болезней — и чудо сверхъестественной живучести.