Читать книгу "Эйфельхайм: город-призрак - Майкл Фрэнсис Флинн"

Пока лето шло на убыль, Дитрих посещал лагерь каждые несколько дней. Иногда он приходил один, иногда с Максом и Хильдой. Хильда меняла повязки и промывала медленно заживающие раны, а Дитрих учил с помощью говорящей головы Скребуна и Увальня немецкому в достаточном объеме, чтобы те поняли, что должны удалиться. Их ответом до сих пор был осторожный отказ, но осознанный или по недопониманию, было неясно.

Макс иногда сидел вместе с ним на этих уроках. Муштра была знакомым ему делом, а потому он был полезен в повторении или демонстрации жестами чего-либо, необходимого для передачи значения многих слов. Чаще сержант присматривал за Хильдой в качестве ее ангела-хранителя и, когда ее непривычная миссия завершалась, провожал назад в Оберхохвальд.

«Домовой» быстро осваивал немецкий, ибо говорящая голова, однажды усвоив смысл того или иного слова, никогда его не забывала. У него была поразительная память, хотя сбои в понимании забавляли. «День» он усвоил, слушая разговоры в деревне, но «год» привел его в полнейшее замешательство, пока значение этого слова не было объяснено. И все же как могло человеческое племя, как бы далеко ни была его родина, не заметить обращения вокруг Земли Солнца? Так же обстояло дело со словом «любовь», которое механизм путал с греческим «эросом» по причине некоторых нечаянных скрытых наблюдений, в суть которых Дитрих счел за благо не углубляться.

— Он представляет собой сочетание шестеренок и рычагов, — объяснил Дитрих сержанту после одного из занятий, — и тут же осознает любое слово, которое само по себе является символом — отсылающее к какому-либо существу или действию, но спотыкается там, где идет обозначение видов или взаимодействий. Поэтому термины «дом» или «замок» ему понятны, а вот «жилище» потребовало разъяснений.

Макс только усмехнулся:

— Возможно, он не так хорошо учился, как вы.

* * *

В сентябре, утомленный страдой, сельскохозяйственный год делал паузу и переводил дух перед лосевом озимых, отжимом вина и забоем скотины на зиму. Воздух становился все прохладней, и лиственные деревья дрожали в ожидании стужи. Этот промежуток между летними и осенними работами очень подходил для завершения ремонта после Большого пожара и для свадьбы Сеппля и Ульрики.

Бракосочетание состоялось на деревенском лугу, где вокруг пары могли собраться свидетели. Там Сеплль объявил о своем намерении, и Ульрика, одетая по свадебной традиции в желтое, заявила о своем согласии, после чего все проследовали на Церковный холм. Латеранский собор требовал, чтобы все свадьбы были публичными, но не обязывал Церковь к участию в них. Несмотря на убытки от пожара, Феликс заказал венчальную литургию по случаю замужества своей дочери. Дитрих прочитал проповедь об истории и развитии брака и объяснил, как образ Христа повенчан с Его Церковью. Он уже далеко углубился в противопоставление muntehe, или семейного союза, и friedehe, брака по любви, благословляемого Церковью, когда заметил растущую нетерпеливость прихожан и вожделение брачующейся пары, и завершил свое выступление торопливым и нелогичным выводом.

Друзья и родственники прошествовали с парой от церкви до приготовленного для них Фолькмаром дома и проследили, как они укладываются в постель, давая все это время и в последнюю минуту ценные советы. Затем соседи удалились и стали поджидать подокном. Дитрих, оставшийся в церкви, даже с вершины холма слышал непрерывные крики собравшихся и стук по горшкам. Он обернулся к Иоахиму, помогавшему ему разбирать украшения алтаря:

— Удивительно, что молодые вообще женятся публично, с учетом того, что им приходится перенести.

— Да, — сказал Иоахим из-под капюшона, — брак под покровом леса имеет свои преимущества.

Замечание Минорита было сдобрено изрядной порцией иронии, и Дитрих удивился, что тот хочет этим сказать. Единственное преимущество данной с глазу на глаз клятвы заключалось в том, что от нее потом можно было с легкостью отказаться. Без свидетелей кто может сказать, какое обещание прозвучало и было ли дано согласие. Брак, обещанный в приливе страсти, мог увянуть вместе с самой страстью. Для борьбы с этим злом Церковь настаивала на публичных бракосочетаниях. И так многие пары по-прежнему обменивались клятвами в лесу — или даже в самой постели!

Дитрих сложил покрывающую алтарь скатерть вчетверо. Он решил, что Иоахим хотел шутливо поддержать его собственное утверждение, и сказал лишь:

— Doch,[87]— на что Минорит быстро бросил на него пристальный взгляд и снова потупился.

* * *

Отстроенные заново дома были освящены на день поминания папы Корнелия,[88]о котором помнили как о друге всех нищих и потому подходящем покровителе для подобного освящения. Лютер Хольцхакер во главе отряда мужчин оправился в Малый лес под Церковным холмом и срубил там ель где-то в двадцать футов высотой, которую они с большой помпой доставили на деревенский луг. Мужчины наполовину очистили ствол, оставив нетронутыми верхние ветви, распространяющие терпкий запах хвои девственного леса. Оставшиеся ветви украсили венками, гирляндами, множеством цветных флагов и другими украшениями, затем установили дерево в подготовленную яму на углу дома Аккерманов.

Потом были песни, танцы, кружки пива и куски зажаренной свиньи, которую Аккерман и братья Фельдманы преподнесли совместно в качестве подарка своим соседям. Гулянье выплеснулось из домов на единственную улицу деревни, до самого колодца, печи и на прилегающий к мельничному пруду луг.

Стражники, помогавшие бороться с пожаром, тоже спустились из замка, чтобы присоединиться к торжествам. Они расхаживали с самодовольным видом, выглядели старше своих лет и обладали той мужественностью, по сравнению с которой деревенская молодежь казалась совсем неоперившейся. Не одна девушка оказалась зачарована рассказами о дальних странах и ратных подвигах, и не один солдат оказался очарован прекрасной девушкой. Отцы взирали на все это с подозрением, а матери с осуждением. Такие люди редко владели собственной землей, а значит, не были подходящей партией для крестьянской дочери.

После торжественного освящения дерева и домов Дитрих встал в сторонке и оттуда наблюдал за гуляньями, отвечая на приветствия проходящих мимо. Ему нравилось предаваться уединению и размышлениям — одна из причин, по которой он прибыл в эту отдаленную деревню. За это пристрастие Буридан порой подвергал его суровой критике. «Ты слишком часто живешь в собственной голове, — говорил учитель, — и, хотя иногда это очень интересная голова, в ней, должно быть, немного одиноко». Шутка очень повеселила гостя из Оксфорда, который, прослышав, что Дитрих раздумывает над своей тетрадью в уединенных уголках вокруг университета, принял за правило называть его doctor seclusus.[89]Из тех, с кем приходилось когда-либо сталкиваться Дитриху, Оккам обладал самый блестящим умом, но его увлеченность часто оборачивалась неприятностями. Человек, столь умный в обращении со словами, он вскоре обнаружил, что мир состоит не только из слов, ибо был вызван в Авиньон, где предстал перед судом.