Читать книгу "Туарег - Альберто Васкес-Фигероа"

Гасель кивнул в ответ, и лейтенант пошарил в большом деревянном ящике с провизией. Открыл банку мясных консервов, одну на двоих, добавив к этому галеты и сухой козий сыр. А тем временем над горизонтом уже поднималось солнце, нагревая землю и отражаясь в черных скалах Сиди-эль-Мадья, которые все отчетливее вырисовывались вдали.

– Куда едем? – решил прояснить ситуацию лейтенант.

Гасель ткнул в точку справа от себя:

– Колодец находится там. Мы держим путь вон к тому утесу слева.

– Я однажды проезжал там, внизу. На него нельзя подняться.

– Я могу. Горы Хуэйлы такие же, как эти. Пожалуй, еще хуже! Я охочусь там на муфлонов. Однажды подстрелил пятерых. У нас весь год было сушеное мясо, а мои дети спят на их шкурах.

– Гасель, Охотник… – воскликнул лейтенант с легкой улыбкой. – Ты гордишься тем, кто ты есть, и тем, что ты туарег, не так ли?

– Если бы это было не так, я бы изменился. Разве ты не гордишься тем, кто ты есть?

Лейтенант покачал головой.

– Не слишком… – честно признался он. – В данный момент я предпочел бы оказаться на твоей стороне, а не на той, на которой нахожусь. Но ведь так страну не построишь.

– Если страны строятся посредством несправедливости, значит, потом в них все пойдет наперекосяк… – заметил туарег. – Будет лучше, если мы отправимся в путь. Мы и так заговорились.

Они поехали дальше, и у них вновь спустило колесо, а спустя два часа начал сдавать мотор: он чихнул и окончательно заглох в пяти километрах от той точки, где уходил вверх, совершенно отвесно, высокий утес и где умирал великий эрг Тидикен.

– Все, приехали! – сказал Разман, внимательно разглядывая гладкую, черную и блестящую стену, напоминавшую стену замка циклопов. – Ты что, действительно собираешься по ней вскарабкаться?

Гасель молча кивнул, спрыгнул на землю и начал запихивать в солдатские рюкзаки еду и боеприпасы. Он разрядил оружие, проверил, чтобы в патронниках не осталось ни одного патрона, и, осмотрев винтовки, выбрал лучшую, оставив свою на сиденье:

– Мне ее подарил отец, когда я был мальчишкой, и я другой никогда не пользовался… Но она уже старая, и патроны ее калибра с каждым днем все труднее достать.

– Я сохраню ее как музейный экспонат, – ответил лейтенант. – Прикреплю к ней табличку: «Принадлежала Гаселю Сайяху, бандиту-охотнику».

– Я не бандит.

Лейтенант примирительно улыбнулся:

– Это всего лишь шутка.

– Шутки уместны вечером, у очага, и между друзьями. – Он помолчал. – А сейчас скажу тебе вот что: в другой раз не вздумай меня ловить, потому что если я тебя вновь увижу – убью.

– Если прикажут, мне придется тебя преследовать, – заметил лейтенант.

Туарег, который опорожнил свою старую гербу и прополаскивал ее чистой водой, остановился и недоверчиво покачал головой.

– Как ты можешь жить, делая то, что тебе прикажут? – поинтересовался он. – Как ты можешь чувствовать себя мужчиной и свободным человеком, завися от чьей-то воли? Если тебе говорят: «Преследуй невиновного» – ты преследуешь. Если тебе говорят: «Оставь в покое убийцу, к примеру, капитана» – ты оставляешь. Я этого не понимаю!

– Жизнь не так проста, как это представляется здесь, в пустыне.

– Ну тогда и не приносите эту жизнь в пустыню. Здесь ясно, что хорошо, что плохо, справедливо или несправедливо. – Туарег уже налил в гербу воды и постарался, чтобы солдатские фляжки тоже были полными. Бидон был почти пуст, что не укрылось от внимания лейтенанта.

– Ты что, оставишь меня без воды? – забеспокоился он. – Дай мне хоть одну фляжку.

Гасель был непреклонен.

– Тебе не помешает немного помучиться от жажды, чтобы понять, что я пережил на солончаке, – ответил он. – Неплохо бы научиться переносить жажду в пустыне.

– Но я же не туарег, – возразил лейтенант. – Я не могу вернуться в лагерь пешком. Это далеко, и я не найду дороги. Пожалуйста!

Тот вновь ответил отказом.

– Ты не должен сходить с этого места, – посоветовал он лейтенанту. – Когда я достигну гор, можешь поджечь одеяла и солдатскую форму. Дым увидят и тебя найдут. – Он сделал паузу. – Даешь мне слово, что подождешь, пока я взберусь наверх?

Лейтенант молча кивнул, наблюдая – все так же сидя за рулем, – как туарег взваливает на себя рюкзаки, фляжки, гербу и оружие. Казалось, он не замечал тяжести. Когда он начал удаляться, его походка была твердой, быстрой и решительной, несмотря на жару.

Туарег был более чем в ста метрах, когда Разман настойчиво посигналил, вынудив его оглянуться.

– Удачи! – крикнул лейтенант.

Тот взмахнул рукой, повернулся и зашагал прочь.

«Пальмы любят держать голову в огне, а ноги – в воде», – утверждает старая пословица, и вот тебе, пожалуйста, наглядное тому подтверждение. Перед взором лейтенанта Размана, насколько хватало глаз, простиралось более двадцати тысяч пальм, тянувших свои кроны к самому небу, несмотря на зной и духоту, потому что их корни были неизменно погружены в чистую и прохладную воду сотни родников и бесчисленных колодцев.

Это действительно было великолепное зрелище, хотя солнечные лучи падали отвесно, вертикально и беспощадно, опустошая и угнетая. Потому что внутри огромного темного кабинета, защищенного от внешнего мира толстыми стеклами и легкими белыми жалюзи, постоянно, днем и ночью, в любое время года, кондиционеры поддерживали одинаковую, почти ледяную температуру воздуха – таково было неукоснительное требование губернатора Хасана бен-Куфра. Так ему лучше работалось.

Сахара, если взглянуть на нее отсюда, со стаканом чая в одной руке и сигарой «Давидофф-Амбасатрис» – в другой, казалась вполне сносным местом, а иногда под вечер, когда солнце, прежде чем окончательно скрыться из виду, закатившись за башню минарета, на какое-то мгновение опускалось на ложе из пальмовых крон, могла и вовсе сойти за райское место.

Внизу, под балконами, в пустынном саду, спроектированном, как утверждала молва, лично полковником Дюпрэ (когда тот приказал построить дворец), цветники, где росли розы и гвоздики, отвоевывали у яблоневых и лимонных деревьев пространство под сенью высоких кипарисов, на которых тысячами ворковали горлинки или куропатки, прилетавшие сюда невероятно огромными стаями во время своих длительных миграций.

Эль-Акаб, вне всяких сомнений, был прекрасен: самый красивый оазис Сахары от Марракеша до берегов Нила, – и поэтому был выбран столицей провинции, которая сама по себе была больше многих европейских стран.

И из вот этого ледяного дворцового кабинета «утонченный» губернатор Хасан бен-Куфра управлял своей империей, обладая абсолютной властью вице-короля, – твердой рукой, выверенными жестами и разящим словом.

– Вы бездарь, лейтенант, – сказал он и повернулся к тому с улыбкой, которая больше соответствовала поздравлению, нежели оскорблению. – Раз вам недостаточно дюжины человек, чтобы поймать беглеца, вооруженного старой винтовкой, значит, что же, вам дивизию подавай?