Читать книгу "Портрет семьи - Наталья Нестерова"

— Не плачь, пожалуйста! — испугался Антон.

Я не заметила, как потекли слезы. Вытерла их салфеткой, шмыгнула носом, усмехнулась:

— Вот и поговорили. Ладно, забудь! Не было разговора!

— То есть как это «не было»?

Антон смотрел на меня с таким удивлением, словно я всю жизнь ходила в маске, а сейчас сняла.

— Никогда не видел, чтобы ты плакала! — оторопело проговорил он. — Мама у тебя умерла, ты часами сидела замороженная, в одну точку смотрела. Станешь перед тобой, а ты не видишь. Люба твердила, плохо, что она не плачет. Когда баба плачет, баба все переживет.

— Значит, я сейчас в порядке, все переживу. Пока! — Я поднялась и пошла к двери.

— Стой! — Антон забежал вперед, загородил мне путь, смешно растопырив руки.

— Извини за нелепую сцену! — буркнула я.

— Сядь на место! — велел Антон.

Больше вопросов он не задавал. Мы обсудили детали. Я отправляюсь в командировку в Уренгой, но на самом деле туда не являюсь. Зарплата и командировочные идут на мой счет, в любом городе, где есть отделение «Роснефтьбанка», я могу снять деньги.

— Дать тебе наличных? — спросил Антон на прощание.

— Нет, спасибо! У меня есть, накопила. Две тысячи долларов.

— Богачка! — невесело усмехнулся он.

* * *

Ехала я в город Алапаевск Свердловской области. А столица области ныне называется Екатеринбург. Есть город Санкт-Петербург, а его область — Ленинградская. Наша география не поспевает за нашей жаждой перемен, которые почему-то относятся к прошлому.

В Алапаевске живет и работает учителем физики в средней школе Игорь Севастьянов. Без малого тридцать лет назад я испортила Игорю жизнь.

Он влюбился в меня глубоко и прочно. Мы встречались два месяца, один раз целовались. Его била крупная дрожь, а я себя уговаривала: надо же когда-то начинать целоваться, терпи! А потом Игорь привел меня в компанию своих друзей по университету, там был Сергей Смирнов. К концу вечера я уже твердо знала, что мне наконец повезло и я встретила свою мечту.

Получивший отставку Игорь не хотел сдаваться. Он караулил меня у подъезда, звонил, натурально плакал. Словом, я чуть не возненавидела его, постылого. Игорь устраивал разбирательства с Сергеем — нечто среднее между мордобоем и дуэлью.

Первый раз Сергей дал себя побить, во второй раз отметелил Игоря.

Игорь решил покончить жизнь самоубийством.

Он полоснул бритвой по венам, лег на кровать, сложил по-покойницки руки и… заснул. Трагедия и фарс! Человек не знал, что так просто с жизнью не расстаются, а кровь имеет способность сворачиваться. Пришли ребята, которые жили с Игорем в одной комнате в общежитии. Увидели жуткую картину: все в красных пятнах, Игорь в отключке…

Я пришла навестить его в больницу, но так и не зашла в палату. О чем мы могли говорить? Все, что можно было сказать, я ему сказала. Игорь вызывал у меня исключительно негативные эмоции. Словно я была кислородным баллоном, а он, чахоточный, умолял меня о нескольких вздохах. Но мне самой кислород нужен! Кроме того, я уже знала, что Игорь способен из какой-то ерунды, вроде моей улыбки, или доброго слова, или шутки, просто хорошего настроения в день свидания, нафантазировать бог знает что, вплоть до нашей золотой свадьбы и кучи внуков.

Передала фрукты через нянечку, написала записку: «Я желаю тебе счастья! ПОЖАЛУЙСТА! Ищи свое счастье вдалеке от меня! Кира».

Игорь перестал надоедать, но не разлюбил.

Каждый раз, когда мы сталкивались или оказывались в одной компании, он смотрел на меня не отрываясь. Взглядом голодной больной собаки.

Он распределился в город, где жила его мама, в Алапаевск, учителем физики в затрапезную школу.

Хотя до встречи со мной были планы остаться в аспирантуре, была отличная работа в студенческом научном обществе.

Позвонил мне и сообщил новость:

— Уезжаю на Урал. Буду недорослям законы Ньютона вдалбливать.

Чувствовать себя виновницей краха чужой жизни было крайне неприятно. И все это смахивало на шантаж. Я должна была чем-то пожертвовать, чтобы он не наломал дров. Чем, интересно, пожертвовать?

— «Мы в ответе за тех, кого приручили» должно распространяться на домашних животных, кошечек и собачек, — сурово сказала я. — А человек имеет голову на плечах, волю и разум. Чего ты от меня хочешь?

— Я звоню, чтобы попрощаться.

— До свидания!

— Можно я тебе напишу?

— Не стоит. Но если уж очень…

— Очень! — заверил Игорь.

— Тогда пиши. До востребования, почтамт на Кирова. Счастливо! — и первой положила трубку.

Прошло около полугода, когда вновь раздался звонок. Игорь из своей тмутаракани:

— Ты не заходила на почтамт?

— Зачем?

— Там мои письма.

— А! — вспомнила я неосторожные обещания. — Обязательно зайду.

Про переписку напрочь забыла. Он молчал, но по дыханию чувствовалось, что волнуется безмерно.

— Как поживаешь? — спросила я.

— Хорошо, — выдавил Игорь.

Наверное, он долго готовился к этому звонку, и разговор наш много для него значил. Но мне не улыбалось вновь пребывать в положении человека, отказывающего в милости тяжелобольному. И я куда-то спешила, была наполовину одета.

— Пока? — первой попрощалась я, но вопросительным тоном.

— Ты правда получишь мои письма?

— Конечно! Всего доброго, Игорь!

На почтамт я заглянула еще через несколько месяцев.

— Наконец-то! — воскликнула девушка в окне и выдала мне большую стопку писем. — Мы храним только месяц! А он все пишет и пишет, отправляем обратно, а он снова пишет! Теперь-то вы будете забирать?

— Буду, — обреченно пообещала я.

И вот двадцать с лишним лет я периодически прихожу на почту и получаю письма Игоря. Тут же на открытке пишу ему пару строк, мол, жива-здорова, чего и тебе желаю.

На антресолях лежат коробки из-под обуви с письмами Игоря, многие конверты я даже не вскрыла. Коробка так называемой текущей корреспонденции хранится в большом отделении платяного шкафа под платьями на плечиках. Коробка заполняется — отправляю ее на антресоли. Рука не поднимается выбросить это эпистолярное наследие, но и читать его заставить себя не могу. Любовные письма от нелюбимого — самые скучные из возможных текстов. Кроме того, Игорь не беллетрист и не поэт, его речь косноязычна, хотя и отшлифовалась на штампы за многие годы.

По утверждениям Игоря, наша переписка — тот самый кислород, без которого ему вообще не жить. Мои жертвы в ответ на великую любовь не столь уж обременительны. Во-первых, я иногда отвечаю. Во-вторых, никому не рассказывала об этой переписке, то есть не сделала из Игоря посмешище.