Читать книгу "Не кричи: «Волки!» - Фарли Моуэт"

одна треть тундры покрыта водой, а другую треть занимают бесплодные скалистые холмы и хребты, на которых не могут жить ни карибу, ни волки, ни большинство других животных, то плотность возрастает примерно до одного волка на каждые пять квадратных километров.

Пожалуй, многовато. Будь это в действительности так, нам с Утеком пришлось бы туго.

К огорчению теоретиков, мы обнаружили, что волки широко рассеяны по Бесплодным землям. Обычно они селятся семьями, причем каждая семья занимает территорию двести пятьдесят – восемьсот квадратных километров. Следует, однако, заметить, что подобное рассредоточение не отличается единообразием. Так, например, в одном месте мы встретили две семьи волков, логова которых отстояли друг от друга всего на каких-нибудь восемьсот метров. А Утек рассказал мне, что однажды на эскере близ реки Казан он наткнулся сразу на трех самок, причем у всех были волчата; их логова разделяли несколько шагов. С другой стороны, мы три дня плыли по реке Тлевиаза, по местности, которая казалась настоящим волчьим царством, и ни разу не видели ни следа, ни помета, ни клочка волчьей шерсти. Крайне неохотно, понимая, что этим не завоюю авторитета у нанимателей, я был вынужден скостить поголовье волков до трех тысяч, но и эта цифра, вероятно, сильно завышена.

Мы встречали волчьи семейства самых различных размеров: от одной пары взрослых с тремя волчатами до семи взрослых и десяти детенышей. Поскольку во всех случаях, кроме одного, налицо оказались «лишние» волки, а сам я был бессилен выяснить их статус в семье (а чтобы определить возраст и пол, мог лишь пристрелить), то не оставалось ничего иного, как вновь обратиться к Утеку.

Как сообщил Утек, самки волков становятся половозрелыми в двухлетнем возрасте, а самцы с трех лет. До получения способности размножаться большинство молодняка остается при родителях, но, даже достигнув брачного возраста, многие не могут обзавестись семьей из-за недостатка свободных участков. Это значит – не хватает охотничьих угодий, позволяющих обеспечить каждую волчицу всем необходимым для выращивания потомства. При избытке волков «производительная способность» тундры оказывается недостаточной, то есть численность животных, служащих объектом их охоты, быстро сокращается, а это означает голод и для самих волков. Поэтому волки вынуждены контролировать рождаемость искусственно посредством воздержания. Пока не найдется подходящий участок, многие взрослые волки на долгие годы обрекают себя на безбрачие. К счастью, период обостренного полового влечения у волков весьма недолог (всего около трех недель в году), поэтому «холостяки» и «старые девы» не особенно страдают от сексуальной неудовлетворенности. Кроме того, их потребность в домашнем уюте, компании взрослых и волчат отчасти получает удовлетворение благодаря общинному характеру семейных групп. Утек даже предполагает, что некоторые особи предпочитают положение «дядюшки» или «тетушки» – оно дает им радости, связанные с семейной жизнью, и в то же время не возлагает ответственности, которая падает на родителей.

Старые волки, особенно те, кто потерял свою пару, обычно сохраняют вдовство. Утек припомнил волка, с которым ему пришлось встречаться на протяжении шестнадцати лет. Первые шесть лет волк ежегодно был отцом приплода. На седьмую зиму его подруга исчезла (возможно, была отравлена охотниками, которые пришли с юга в погоне за премиями). Весной волк вернулся в свое старое логово. Но хотя в нем и в этом сезоне рос выводок волчат, они принадлежали другой паре – вероятно, полагал Утек, сыну вдовца и его подруге. Во всяком случае, весь остаток своей жизни старый волк провел в логове «третьим лишним», но продолжал участвовать в воспитании волчат.

Численность волков зависит не только от ограниченности пригодных для жизни участков, но и от особого природного механизма, контролирующего рождаемость. Поэтому, когда виды животных, которые служат им пищей, встречаются в изобилии (или самих волков мало), волчицы рождают помногу, в некоторых случаях по восемь волчат. Но если наблюдается «избыток» волков или не хватает корма, количество волчат в помете сокращается до одного или двух. Это справедливо и в отношении других представителей арктической фауны, таких, например, как мохноногие канюки. В годы, «урожайные» на мелких грызунов, они несут по пять или шесть яиц; когда же полевок и леммингов мало, они кладут лишь одно яйцо, а то и вовсе не несутся.

Но если даже перечисленные контролирующие факторы не срабатывают, гарантией того, что популяция волков не превысит количества, которое сможет прокормиться, служат эпизоотии. В тех редких случаях, когда общее равновесие нарушается (часто в результате вмешательства человека) или животных становится чересчур много, а пища скудная и недоедание переходит в настоящий голод, волки начинают вырождаться физически. Среди них то и дело вспыхивают опустошающие поветрия, такие как бешенство, собачья чума, чесотка, и тогда их поголовье быстро сокращается до минимума, едва обеспечивающего воспроизводство. На севере Канады лемминги представлены разновидностью, отличающейся цикличностью размножения, причем наиболее «урожайным» оказывается каждый четвертый год, за которым следует падение численности зверьков почти до полного их исчезновения.

На 1946 год пришлась самая низкая точка цикла. К тому же по случайному совпадению и без того катастрофически поредевшее киватинское стадо карибу[15] резко изменило вековым путям миграции и основная масса оленей обошла стороной юг и центральную часть района. Для эскимосов, песцов и волков наступило время бедствий. Пришел страшный голод. Дремавший вирус бешенства дал вспышку среди голодающих песцов, заболевание перекинулось и на волков.

Нужно сказать, что взбесившиеся животные не сходят с ума в буквальном смысле слова. Поражается нервная система, поступки становятся непредсказуемыми, возникает постоянное стремление куда-то бежать, исчезает спасительное чувство страха. Бешеные волки слепо бросаются под мчащиеся поезда и автомобили; они могут случайно затесаться в гущу ездовых собак, и в результате их разрывают на куски; нередко бешеный волк забегает в поселок, а то и вовсе заходит в палатку или жилой дом. Такие смертельно больные волки заслуживают жалости, но в человеке они обычно вызывают беспричинный страх, причем не перед бешенством, симптомы которого редко узнают, а просто перед самим волком. Это приводит к нелепым происшествиям, из-за которых мифическое представление о волке как о существе злобном и опасном живо до сих пор.

Как-то такой волк, больной и умирающий (дело происходило во время эпизоотии 1946 года), забежал в Черчилль. Первым на него наткнулся капрал канадской армии, возвращавшийся из пивного бара в казарму. Согласно рапорту храброго вояки, на него набросился гигантский волк и ему едва удалось спастись бегством. Пробежав добрых два километра, он скрылся под кровом караульного помещения. Правда, капрал не мог продемонстрировать физических доказательств выдержанного испытания, но психическая