Читать книгу "«Зайцем» на Парнас - Виктор Федорович Авдеев"

колхозные поля… Вот. Вся поема классовая. Как же? Я моментом откликаюсь на каждое выступление истории. Как что произойдет — тут оно у меня сразу и на бумаге. И все отпечатано.

Кулаки, вредители,

Сектанты — души уловители

И прочие «избавители»

Хотели развалить колхоз,

Да получили в нос.

Изо рта поэта густо несло винным перегаром. Только сейчас я заметил в уголке порожнюю бутылку, а на подоконнике, прикрытые рушником, огурцы, полбуханки пшеничного хлеба, яичную скорлупу. Очевидно, Вахрямин и Марго только что поужинали и ложились спать.

— Вы где живете? — почтительно спросил Аристарх поэта. — В Москве?

— Везде, где желаю. И в Москве. Сразу две недели… после революции. В самой Варшаве тоже… служил в солдатах. Везде живу. А вот сейчас ездию с женой. Пишу поезию. Выступаю. Устали мы с дороги… только час тому из Екатериновской. И там в клубе читал поему. — Вахрямин вдруг икнул. — Я к молодежи снисхожу… Это наша смена. Приходите в клуб, послушаете. После я ваши стихи проверю.

У меня на языке вертелся вопрос: знает ли Вахрямин рецензента из «Огонька» Л. Ушкина? Спросить его прямо почему-то показалось неловким, и я начал издалека:

— С какими писателями вы лично знакомы?

Поэт еще раз срезал меня тяжелым взглядом и не удостоил ответом: видимо, невзлюбил с ходу. Милостиво обратился к Аристарху:

— Ступайте, парень. Отдохнем с дороги.

Домой мы с Аристархом возвращались впотьмах.

— Не вовремя попали, — говорил он, словно извиняясь за хозяина. — Устал Вахрямин. Я понимаю тебя, Виктор, стихи у него без сильных образов. «Руки милой — пара лебедей», «Березы — свечки», помнишь у Есенина? Или вот у меня: «Фасолина звезды». Но, может, завтра что прочтет из лирики. В клуб все равно надо пойти. Должны у Вахрямина быть связи: в Москве жил, в Варшаве. Не станет же человек сразу карты раскрывать: вот то-то у меня есть и то-то. Может, друзья какие в редакциях, глядишь, письмо даст… совет.

О том, что Вахрямин — знаменитость, обитатель столичного Парнаса, Аристарх уже не говорил. Молчал и я о своем предположении, будто к нам в Старо-Щербиновку его забросила романтическая любовь к московской красавице циркачке.

III

Клуб наш был переделан из пожарного сарая. Мы с Аристархом явились за добрый час до начала и возле кассы встретили знакомых учительниц.

— Пришли на встречу с коллегой? — обратилась ко мне Галя. — Вот чего удостоилась наша Старо-Щербиновка: живой поэт приехал.

Слово «коллега» сразу сбило мои мысли набекрень. Как бы я ни относился к Вахрямину — он писатель. В афише ясно сказано: «Поэт И. Д. Вахрямин будет отвечать на устные вопросы, а также записки». И вместо того, чтобы скептически улыбнуться, я с достоинством кивнул головой.

— Мы с Аристархом познакомились.

— Познакомились? — ахнула Галя, и ее горячие черные глаза прямо заискрились от нестерпимого любопытства. — В самом деле?

Ближе придвинулись ее хорошенькие подружки-учительницы, на меня от кассы стали оглядываться незнакомые люди. Даже Аристарх, которого щербиновские девушки считали пентюхом, теперь вызвал у них живейший интерес.

— Да нет, вы шутите, Витя?! — атаковала меня Галя. — И поэт Вахрямин вас принял? Какой он из себя? Красивый? Усики есть? Наверно, такой умный — говорить страшно. Ой, я б и слова сказать не могла, честное слово! Передают, у него жена артистка? В чем она одета? Каблуки венские?

— Вахрямин самый обыкновенный человек, — ответил я, намекая на то, что ведь и мы с Аристархом писатели, однако говорим со всеми запросто.

Мы с Аристархом сразу стали центром внимания и явно купались в отраженных лучах славы заезжего поэта.

— Показывал он свои сочинения? — теребила меня за рукав Галя. — Много у него своих книг? С портретом?

— Как вам сказать, Галочка, — промямлил я и ужаснулся сам себе.

Что же я порю? Как у меня все это получилось? Почему я искренне не высказал свои сомнения и о Вахрямине и об его поэме? Стихи-то его «напечатаны» на машинке «Ундервуд». Пока не поздно — нужно отступить назад и рассказать все, что я видел. Да поверят ли теперь? И слишком уж приятно было щегольнуть в роли знакомого знаменитого И. Д. Вахрямина. Я еще не успел прийти ни к чему определенному, как Аристарх с важностью ответил за меня:

— Вахрямин читал нам свою поэму.

— Поэму? — еще ближе подступили молоденькие учительницы. На Аристарха они смотрели кокетливо, с интересом, точно увидели его впервые. — Про что она? Про любовь?

Они сами прыснули смешком, но ответа Аристарха ожидали с жадностью.

— Разное там, — невозмутимо изрек он. — Больше про историческую современность.

К нам прислушивались проходившие мимо люди, тут же сворачивали к окошку кассы, брали билеты. Да: не одни мы с Аристархом, оказывается, были взбудоражены приездом в Старо-Щербиновку поэта И. Д. Вахрямина! Я чувствовал, что в глазах моих знакомых совсем поблек московский рецензент Л. Ушкин. Что он такое? Далекий, никем не виданный литератор. Тут же рядом — живой словотворец, вулкан, извергающий стихи. Меня охватили сомнения: может, я не понял поэму «Развеем в пух»? Может, Вахрямин читал не те куски? Аристарх настаивал, что у него должна быть лирика.

Посмотрим действительно, что скажет вечер.

На сцену Вахрямин вышел выбритый, в полотняной рубахе с великолепной мордовской вышивкой. Вспыхнули аплодисменты, Аристарх не жалел ладоней. Отставив ногу, вскинув подбородок, Вахрямин громко нараспев стал читать «Развеем в пух». В клубе стояла оглушающая тишина. Наверно, даже в седые времена, когда в этом пожарном сарае мирно обрастали пылью рассохшиеся бочки с вытекшей водой, проржавевшие насосы, помпы, а с каланчи доносилось похрапывание упившегося самогонкой наблюдателя, здесь не могло быть тише.

Я вспотел от волнения и Теперь всеми силами желал успеха заезжему светилу. Однако вскоре по скамьям поползли шумок, смешки: люди перестали слушать. Внезапно сзади я услышал чей-то весело-недоумевающий шепот:

— Это же раешник!

А хрипловатый голос со сцены зычно выкрикивал:

Закончу стих свой боевой

Лозунгом: «Долой!»

«Долой!» — рвачам, оппортунистам,

Что подставляют ножку активистам.

Аплодисментами поэта наградили жиденькими.

Не смущаясь, Вахрямин раскланялся, словно его вызывали на бис. Затем поднял руку и еще более зычно объявил:

— А сейчас, дорогие граждане зрители, перед вами выступит с гала-представлением известная фокусница и артистка цирка «Шапито», любимица публики, Марго Литяева-Огневая. Литяева — «королева огня», как об том аттестует фамилие: «Огневая!» Она безвредно может становиться голыми ногами на полосу раскаленного железа, а также класть это самое железо на голову… просто на волосья. Может выпивать кипящее масло в желудок. И будет улыбаться. Но по причине, как у вас в Старо-Щербиновской отсутствует эта… арена, то нельзя было привезть