Читать книгу "Ты знала - Эшли Одрейн"

Никто не заговаривал о нем – ни друзья, ни соседи, ни твои родители, ни твоя сестра, ни Грейс. Они спрашивали, как у нас дела, в их глазах сквозило сочувствие, однако никто ни разу не упомянул его имя. А я этого хотела.

– Сэм, – произносила я вслух, когда оставалась в одиночестве, – Сэм.

Через несколько месяцев после гибели Сэма я получила электронное письмо от Кэролайн, матери мальчика, погибшего два года назад на детской площадке.

Молюсь, чтобы вы нашли путь, по которому сможете двигаться дальше. Я не верила, что у меня получится, но мне наконец удалось вырваться из пелены скорби и обрести покой.

Это не про меня. Я удалила ее письмо.

– Хочешь уехать – поезжай одна, – сказал ты, заглянув ко мне в ванную. Я засунула голову под кран, чтобы не слышать.

Вечером я спросила, что ты имел в виду. Уехать? Куда? Ты хотел, чтобы я уехала.

– Есть места, где помогают справиться с горем, оказывают психологическую помощь.

– Хочешь упечь меня в психушку? – нахмурилась я.

– В санаторий. Я нашел один, за городом, всего в нескольких часах отсюда. – Ты вручил мне буклет, отпечатанный на плотной бумаге. – У них как раз есть свободное место.

– Почему ты так хочешь, чтобы я уехала?

Ты сел в ногах кровати, обхватил голову руками. Твои плечи дрогнули, на брюки закапали слезы, медленно, равномерно, словно из неисправного крана. В тебе зрела правда, тяжелая, неповоротливая, не произносимая вслух. Не надо, безмолвно взмолилась я. Не говори. Я не хочу знать.

Ты потер подбородок, перевел взгляд на прислоненную к стене картину из комнаты Сэма.

– Я поеду.

Глава 48

Дальше были занятия c поющими чашами, энергетические круги, лекции о пчелах, шелковые гамаки, свисающие с деревянных балок отремонтированного амбара. В ванной выстроился целый ряд тюбиков с натуральными маслами, на тумбочке лежал справочник по народной медицине. Я проходила по два сеанса терапии в день – в девять утра и в три часа дня. Первый – индивидуальный, второй – групповой. Когда я регистрировалась на ресепшене, мне подсунули на подпись бумагу – отказ от предъявления претензий. Я поставила галочку напротив текста: «Я осознанно отказываюсь принимать участие в сеансах психотерапии, включенных в недельный пакет». Еще не хватало произносить здесь имя нашей дочери. Я специально уехала, чтобы избавиться от нее. Я не желаю говорить ни о ней, ни о тебе, ни о моей матери. У меня умер сын. Мне нужно просто побыть одной.

Ровно в пять нам подали обед. Все столики на одного были заняты, поэтому я устроилась на скамейке за длинным деревенским столом. Вокруг сидели богатые люди. Мой спортивный костюм выглядел здесь совсем не к месту. Я застегнула молнию на куртке до самого горла и принялась за черные бобы.

– Только что приехали? – Я чуть не выронила ложку. Голос обратившейся ко мне женщины был точь-в-точь как мамин. Она заглянула в мою тарелку и сообщила, что, по ее ощущению, это неправильная еда для моего энергетического поля. К вечеру мы вместе сидели у очага, пили имбирный чай с куркумой и я слушала ее рассказы. Айрис оказалась необычайно яркой женщиной. Я сразу же прониклась к ней симпатией.

Она пригласила меня гулять по утрам – режим был выверен до минуты, так что мы оказывались у поля ровно в момент восхода. Айрис ходила, сжимая в руке кристалл циркония, с которым никогда не расставалась. Мы неторопливо брели по лугу, отделявшему гостевые домики от главного здания, спускались к ручью, ограничивающему участок на севере, потом по огороженной тропе через лавандовое поле. Прогулка длилась около полутора часов. Я держалась чуть позади. Айрис постоянно что-то говорила, исторгая непрерывный поток сознания с выверенными ударениями, словно заранее отрепетировала каждое предложение. Ее черные волосы, стриженные под каре, не разлетались в стороны, даже когда она торопилась, не то что мои, вьющиеся от сырости.

Айрис рассказывала о своей жизни, о борьбе с раком, о чудесах, которые наблюдала, работая врачом, о своих потерях. Ее муж был хирургом. Во время операции у него случился сердечный приступ; она говорила о его смерти так, словно самое плохое заключалось в том, что он не смог завершить свое дело. Закончив излагать намеченное на сегодня – складывалось ощущение, что у нее на каждый день есть заранее разработанный план, – она останавливалась, растягивала икры и остаток пути просила меня идти впереди.

А потом начинала расспрашивать о Сэме. От этих вопросов я чувствовала себя так, будто лежу под лампой на хирургическом столе и мне вскрывают грудную клетку.

Я рассказала ей о нем в нашу первую встречу, потому что она прицельно, целенаправленно спросила: «Сколько у вас детей? Они живы?»

У меня был сын, он погиб, спокойно ответила я. Айрис не проявила особенного сочувствия. Она невозмутимо поведала, что мне нужно взять себя в руки и двигаться дальше. Я полюбила и возненавидела ее.

Каждое утро я просыпалась в пять часов, чистила зубы, выходила из домика и шла гулять по росистому лугу, беседуя с этой незнакомой женщиной. Когда я говорила с Айрис о Сэме, ноги болели, а на грудь давила невыразимая тяжесть. После прогулки я возвращалась в домик, забиралась под обжигающий душ и забывала вопросы Айрис и свои ответы на них. Как думаешь, каким бы он был сейчас, будь он жив? Каково было держать его на руках? Как он родился? Какая была погода в день, когда он погиб? Я смывала их с себя, словно прикосновения другого мужчины, следы недозволенного секса, о котором никто не должен узнать.

За день до отъезда садовники обнаружили меня в ледяном ручье на границе участка. Я, совершенно голая, исступленно металась в воде, словно пожираемая заживо.

Позвольте прикоснуться к нему. Я его мать. Он мне нужен. Я должна забрать его домой.

Несколько часов я оставалась без голоса.

Когда меня вытащили, я не могла стоять. Пришел и ушел дежурный доктор. Люди, перешептываясь, глазели, как я натягиваю спортивные штаны с эмблемой санатория. Я сбросила одеяло, явив на всеобщее обозрение увядшие посиневшие груди. Меня не смущали посторонние взгляды; мне ни до чего не было дела.

Айрис пришла ко мне в домик и принесла чаю. Я не открыла, даже когда она извинилась и признала, что не догадывалась, насколько я ранима. Ранима. Я написала это слово пальцем со своей стороны двери.

Специалист по терапии горя, от чьих консультаций я осознанно отказалась, предложила пройти обследование и рассмотреть возможность задержаться подольше.

– Нет, спасибо, – ответила я. Больше мне нечего было ей сказать.

На следующее утро я сидела в обнимку с чемоданом на крыльце домика и ждала тебя, разглядывая деревья за лугом, аккуратно наклоненные на запад.

– Ну что? – Ты не отрываясь смотрел на дорогу. Я положила руку на твою поверх рычага передач. Ты переключился с пятой на шестую.