Читать книгу "Метамодернизм. Историчность, Аффект и Глубина после постмодернизма - Робин ван ден Аккер"

Рис. 4.3 Инсталляция Гоши Стайнхауэра Dreamcatchers (2015). Публикуется с разрешения Гоши Стайнхауэра

Рис. 4.4. Инсталляция Гоши Стайнхауэра Dreamcatchers (2015). Публикуется с разрешения Гоши Стайнхауэра

В этом качестве шииты считают Абу Хурайру лжецом, предположительно исказившим изречения пророка и очернившим Али, который, по их мнению, является законным преемником пророка Мухаммада. В то же время эти фотографии выглядят не столько как победоносный провокационный жест в сторону зрителей-шиитов, сколько как самозабвенный символ нарциссического стремления к задушевности, деликатности и «безоблачной» жизни, которая побуждает многих размещать в социальных медиа фотографии котят.

Извращенное смешение технофильских стилей поп-, мем- и геймкультур с архаичными толкованиями религии, направленное на самореализацию нарциссического технократического подхода с мистическим мышлением, умелой визуальной пропаганды с архаичным иконоборством отнюдь не ограничивается одними только исламскими экстремистами. По сути, идеологический аспект, похоже, выступает предлогом для легитимизации неограниченной власти и внешних проявлений внутренней склонности к необузданному насилию, причем в условиях сурово подавляемой сексуальности и истеричного массового неприятия саморефлексии (см.: Améry, 1980; Scarry, 1987; Theweleit, 1987).

СУПЕРГИБРИДНОСТЬ И НЕОДНОВРЕМЕННОСТЬ: СОТВОРЕНИЕ МИФОВ СЕГОДНЯ

Мы подходим к суровой истине, заключающейся в том, что те, кто недвусмысленно движется к этническим чисткам и культурной чистоте, безудержно наделяют себя правом самым сомнительным путем присваивать черты самых разных культур. В своей знаменитой лекции «Искусство и гуманитарные науки», прочитанной в 1967 году и посвященной размыванию границ между жанрами и областями искусства, Адорно заявил, что многим людям присущ «мерзостный страх смешения рас», который и породил «патологическое измерение национал-социалистического культа чистой расы и диффамацию гибридности» (Adorno, 2003 [1967], 370). Однако при этом Адорно в той же самой речи не сказал, что упомянутый «мерзостный страх» не помешал нацистам прибегнуть к самому абсурдному смешению культурных источников: в 1920 году Фридрих Крон предположил, что свастика, эмблема новой нацистской партии, в индуистской и буддистской культурах определенно представляет собой эмблему чего-то благоприятного и хорошего, в то время как пронацистский эзотерик Гвидо фон Лист и вовсе посчитал ее германской руной; аналогичным образом культ предполагаемой «индогерманской», господствующей арийской расы сопровождался нелепыми притязаниями на чистоту, которой никогда и в помине не было по той простой причине, что она представляла собой «чистую» смесь выходцев из Ирана, Индии и Северной Европы, в то время как сам термин «арийский» был позаимствован из лингвистики, где он обозначал всего лишь ряд взаимосвязанных языков, чтобы потом стать названием якобы высшей нордической расы. В конечном счете за всем этим просматривается техника фиктивного мистицизма. Иными словами, нацисты воспользовались методом преднамеренной произвольности (что-то вроде «я беру любой источник, который мне подходит, и переворачиваю его так, чтобы он подходил позиции, определяемой моими целями»), который прекрасно работает при занятиях мистикой, сотворении лидеров и козлов отпущения. Эта техника присвоения мифических источников ради сотворения собственной легенды типична для огромного количества сценариев войн и военных преступлений: весь комплекс самовольной легитимизации того, что в конце концов сводится к отрицанию человека как социального существа, приукрашивается фантазиями о величии и героизме, позаимствованными в поп-культуре и религии, а после смешанными в подходящий микс. В чем заключается разница, так это в том, что данные техники используются в удивительно нестабильной медийной среде, в которой подобное заимствование с последующим перемешиванием ускоряется до такой степени, что порожденные в итоге мифы больше не становятся доступными сначала для узкого круга некоего тайного культа, а потом, много лет или даже десятилетий спустя, подхватываются каким-нибудь сильным политическим движением, – сейчас эти странные и противоречивые идеологические конструкции приобретают заразный характер сразу, практически как саморазмножающаяся сущность.

Один из лучших документальных фильмов последних лет, «Акт убийства» (2012) Джошуа Оппенхаймера, самым страшным образом приоткрывает завесу над менталитетом, который соответствует процессу самовольной легитимизации и самооправдания десятилетия спустя после преступлений против человечества. Его главными действующими лицами стали те, кто в 1965–1966 годах совершал массовые убийства во время массовых антикоммунистических чисток в Индонезии, в ходе которых погибли от 500 тысяч до миллиона с лишним человек, зачастую этнических китайцев. Тех, кто осуществлял этот геноцид, так и не понес за него ответственность на родине, как раз наоборот: на этих преступлениях против человечества установился правый режим, и злодеев, как нам показывают авторы фильма, чествуют как героев. Больше всего бросает в дрожь нарциссизм действующих лиц картины – ощущение собственной правоты, которое теперь, почти пятьдесят лет спустя, охватывает их, когда они хвастаются своими чудовищными преступлениями. Один из них, Анвар Конго, с готовностью признает, что задушил проволокой более тысячи человек. Самым поразительным образом Оппенхаймер убеждает героев повторить их действия на камеру, чтобы они физически почувствовали дрожь, страх и боль своих жертв. Не показывая поначалу ни малейших угрызений совести, Анвар Конго впоследствии плачет, явно начиная сожалеть о содеянном. Преступники начинали в качестве так называемых киношных гангстеров, организовавших черный рынок голливудских картин. Они рассказывают, какими видели себя, когда выходили из кинотеатра после просмотра очередного экшена, – крутыми, как Аль Капоне, парнями в обалденных костюмах и шляпах, парнями, которых никто не может остановить.

В одном из эпизодов фильма персонажи появляются на телевизионном ток-шоу, где им аплодируют за совершенные преступления. Данная сцена перекликается с такими картинами, как «Голодные игры» (Collins, 2008–2010, фильмы 2012–2015 годов), их японским предшественником – фильмом «Королевская битва» (2000), а также с целым рядом фантастических лент 1970-х годов, к числу которых можно отнести «Зардоз» (1974), «Бегство Логана» (1976) или «Бегущий человек» (1987). Самое поразительное в том, что подобные эпизоды имели место и в реальной жизни, в том числе в Индонезии, Ираке и Сирии или же в Руанде, где в 1994 году гости радиостанции RTLMC, по пьянке и под действием наркотиков, сподвигли дружественных им хуту выйти на улицу и совершить массовое убийство тутси, сопровождая его ритмичным рэгги в собственном исполнении и между делом исполняя в быстром темпе движения в стиле зук, родившемся на французских Антильских островах и в те времена обретшем популярность на значительной территории франкоязычной Африки.