Читать книгу "Снова дембель - Николай Нестеров"

– Ладно, пока и так сойдет. Позже перепишешь на чистовик. Считай, что ухватил удачу за бороду. Не только тюрьмы избежал, но и на путь исправления встал. Но расслабляться рано, каждый килограмм икры отработаешь сполна. И не будем откладывать этот вопрос в долгий ящик. Бери ручку, листок бумаги и пиши адреса, по которым проживают лидеры Народного Фронта.

– Откуда я знать, кто лидера у них? – искренне удивился ценный агент. – Они всегда толпа митинг ходят, кричать любят. Кто главный – не знать моя.

М-да, прокол мой. Откуда мне знать их фамилии через столько лет? Я их слышал, может быть, пару раз и не интересовался ими вообще. Нафиг они мне сдались. Смутно помню, что один директором автобазы был, а второй известный далышский поэт и диссидент. Он потом при Алиеве еще десять лет в тюрьме просидел «за сепаратизм», затем его кое-как выпустили в Германию по требованию международных правозащитных организаций. Лично Меркель за него просила. Легендарный дядька, все здоровье в тюрьме оставил, чуть не ослеп, но так и не сдался.

Вот он мне и нужен, такой не продаст и не предаст, и стучать не будет, с органами сотрудничать не станет ни при каких обстоятельствах – проверено жизнью. Кстати, он сейчас, наверное, молодой и здоровый еще. И на свободе, газету издает. Ту самую, кстати. Странно как-то.

Сообщаю приметы нужных мне людей, и Агаев легко опознает обоих. Город очень маленький – все друг друга знают в лицо, и кто где живет – тоже.

– Нарисуй схему проезда заодно, прямо там же в донесении. Кстати, оперативный псевдоним тебе нужен. Будешь Синусом. Так и подписывай. Незачем настоящее имя светить.

– Почему синус сразу? Это болезнь такой неприличный?

– Нет, это из тригонометрии. Чтобы никто не догадался.

Судя по обиженному выражению лица, агент заподозрил, что тригонометрия – это тоже болезнь. Еще более неприличная, чем синус.

Глава 14

– Морозов, ком сюды до пану полицаю, – переход сержанта Сидоренко на немецкую мову меня сразу насторожил, да и выражение лица у непосредственного начальника не предвещало ничего хорошего.

Вроде бы явных залетов нет, народ на стадионе усердно тренируется, наш подопечный жиртрест уже три с половиной раза подтягивается. Не чувствую за собой явных косяков, но как-то неспокойно на душе, очень уж резкая перемена сегодня с утра. Обычно веселый и добродушный сержант молчит и как-то странно посматривает на меня, оценивающе, словно на органы продать хочет. Шутка, не продают здесь почки с живых людей еще.

– Скажи-ка, боец, не знаешь, есть в вашем призыве кто-то с фамилией Пассажиров?

Ни фига себе заход, прямо в лоб и с козырей? Лихорадочно перебираю в памяти, где и когда я мог облажаться и при чем здесь Пассажир… Сидоренко его не может не знать, они вместе год уже служат, в одной автороте. Что за нелепый вопрос и при чем здесь мой призыв, если тот на год раньше призвался? Ничего не понимаю.

– Среди наших такого точно нет, может, среди дагестанцев поспрашивать? – прикинулся типичным валенком, согласно главному принципу солдатского существования – никогда ни в чем не признавайся.

Шутка не прошла, Сидоренко укоризненно покачал головой, намекая, что дело серьезное.

– У ноябрей канистру прямо из парка ночью подрезали.

– Бывает. У нас в роте прошлой ночью кто-то все мыло из тумбочек спер, – поделился я похожей бедой. Тонко намекая, что в армии ноги делают ко всему, что плохо лежит.

– Ищут какого-то Пассажирова.

– Товарищ сержант, а мы тут при чем? Нет у нас таких, и ночью мы спим мертвым сном, как медведи в коммунальной берлоге.

И тут меня словно током пробило! Когда канистру на лаваши менял, я Пассажиром назвался. Чисто, чтобы отвести подозрения и запутать дедов. Но упустил из виду, что машину в пропасть тот еще не упустил, это произойдет в следующем году, а значит, и прозвище еще не успел заработать! Вот это прокол – всем проколам прокол. Нет в части никакого Пассажира и еще три месяца не будет. Теперь он вообще уже может никогда не появиться, мое присутствие изменило и настоящее и будущее.

– Понимаешь, Шурик. Тут такое дело. Если кому скажу из своих, никто не поверит. Душара зеленый, даже присягу не принял, шорох по ночам наводит в парке, у дедушек бензин тырит и налево сдает. Ерунда полная получается. Не бывает такого. Просто не может быть.

– Согласен, товарищ сержант. Звучит невероятно.

– Я бы и сам не поверил, если бы твои выкрутасы вживую не наблюдал ежедневно. Ты же самого капитана Иванова вокруг пальца обвел, устроил внаглую курорт и себе и своим подельникам, да еще и меня задобрить успел. И это на первом месяце службы!

– Природное обаяние, товарищ старший сержант, морда у меня глупая и добродушная, поэтому люди жалеют, делают скидку.

– Если бы не земляки, которые тебя по гражданке знают, точно подумал бы, что ты второй раз солдатскую лямку тянешь. Откуда все знаешь, по граблям не скачешь, каждый раз аккуратно залетные моменты обходишь. Интересно наблюдать, как ловко и ладно у тебя все клеится, аж завидно, когда себя молодого вспоминаю. Может, у тебя младший брат есть и ты по его документам второй раз на срочку служить пошел вместо него?

– Товарищ сержант, шутки у вас не смешные. Нет у меня брата и сестры тоже нет, а в правах водительских фотография моя вклеена.

– Да это я так, не всерьез. Рожа у тебя слишком юная, да и особый отдел не зря зарплату получает, чтобы прозевать такое.

– Вот видите, напраслину зря наводите.

– Ага. Напраслина! Ты еще скажи, что случайно около самого дальнего окна в казарме оказался. Не дует с окошка по ночам?

– Не понимаю, о чем вы, товарищ сержант.

– Да я так это, в целом и общем. Абстрактно. Осенние, чай, не глупее меня, рано или поздно тоже додумаются.

Сидоренко усмехнулся и подмигнул весело, типа, гуляй, парень, на свободе – моя твоя не сдаст.

Намек более чем прозрачный. Заложить не заложит, не такой человек, да и пофиг ему «осенние» деды и их разборки с пропавшей канистрой, но я действительно расслабился и потерял бдительность. Воинская часть – не то место, где можно длительное время скрывать свои похождения. Тут только кажется, что ночью все спят, на самом деле довольно оживленный трафик: и майские и ноябрьские туда-сюда шастают, и караульные бдят, и дежурный по части бродит частенько, и вполне возможно, меня уже пару раз срисовали, но пока не опознали или не придали значения. Но случайности имеют вредную привычку накапливаться в некую критическую массу с неизбежным провалом. Да и просто попасть на внеплановую ночную проверку или подъем по тревоге – серьезный залет обеспечен. И память услужливо подсказывает, что на первом месяце частенько по ночам вздр… отрывали от сна по учебной тревоге.

Интуиция мне подсказывает, что мое везение закончилось, испытывать судьбу дальше опасно. Возможно, Сидоренко не просто догадался, а лично воочию имел возможность наблюдать мои прыжки из окна и обратно, тут явно четкая уверенность, а не простые подозрения.