Читать книгу "Сталинградский калибр - Сергей Зверев"

Соколов подумал немного, глядя на карту и воскрешая в памяти отдельные моменты своего рейда. Впечатления? Да, были у него впечатления. И он не думал, что именно о них его станут спрашивать в штабе корпуса. Он полагал, что генерала Баданова устроят лишь сухие факты. Но все присутствующие молчали и выжидающе смотрели на молодого лейтенанта. И он заговорил, стараясь не увлекаться эмоциями, а говорить лишь о том, в чем был уверен.

– Столкновения с подразделениями румынской армии, немецкими подразделениями заставили меня прийти к выводу, что фронт союзников ненадежен, и немцы это тоже понимают. Но сейчас у них нет возможности исправить положение, и приходится держать итальянские и румынские части. Это даст возможность хоть как-то сконцентрировать силы на участке прорыва для деблокирования группировки Паулюса. Окружение армии Паулюса создало обширную брешь на фашистском фронте. Они слишком много сил собрали в кулак и позволили окружить ее. До сих пор удара не последовало лишь потому, что у немцев нет сил для обманных, ложных ударов, инсценировок. Они втайне готовы ударить, но лишь в одном месте. Направление наступления, я думаю, следует направить именно туда, где держат оборону союзники вермахта.

– А что вы можете сказать об аэродроме?

– Аэродром, я уверен, готовится к масштабной фронтовой работе. Не могу сказать, что мне ясны планы, но, судя по объемам доставляемого авиационного топлива, сбору вспомогательной техники и другим признакам, на аэродром в Тацинскую собирают большое количество тяжелых самолетов: бомбардировщиков и транспортников. Есть некоторая нервозность, я понял, что немцы очень торопятся. Погода совсем не летная, а то бы самое время разбомбить этот аэродром.

– Его бы еще найти с воздуха, – усмехнулся начальник штаба.

– Ну что же, лейтенант Соколов, – Баданов выпрямился, – рейд вы провели на отлично. Погибшим за Родину вечная слава. А живым нужно продолжать бить врага. Сведения о дислокации немецких частей и их союзников подтвердились. Мы получали сведения и из других источников. А ваш «язык» вообще неоценим. Теперь, перед последним броском, могу сказать, что целей у рейда корпуса было несколько. И разведка боем, и отвлечение на себя вражеских сил. Пока мы прорывались здесь, на других участках враг снимал резервы, чтобы бросить их сюда. И аэродром в Тацинской, товарищ Соколов, тоже был целью рейда корпуса. Не мог сразу сказать, режим секретности. Но вы правильно поняли ситуацию и принесли сведения и о нем. Там действительно на сегодняшний день сосредоточено много самолетов, боеприпасов, горючего, технических средств обеспечения полетов. Все понимают, что удар по аэродрому и его уничтожение приведут к тому, что многие другие тактические аэродромы и аэродромы «подскока» не смогут выполнить боевую задачу. Немцы постараются любой ценой отбить аэродром, который удерживает только один корпус. Все понимают? Они очень постараются выбить нас и бросят все силы, которые только соберут. А в этот момент, когда немцы увязнут здесь, наше наступление разовьется в другом направлении и на другом участке.

– Наши силы сейчас очень ограниченны, – сказал майор Топилин. – У меня в батальоне выбита половина танков. Отстали заправщики, боеприпасов мало. Многие машины требуют ремонта.

– Самое важное, – кивнул генерал, – что немцы догадываются о наших потерях и наших проблемах. Они решат, что нас легко прихлопнуть одним ударом. И они захотят нас прихлопнуть, потому что только один наш корпус нанес за эти дни непоправимый урон восьмой итальянской армии, фактически уничтожил два румынских механизированных корпуса и две немецкие пехотные дивизии. Это по предварительным данным. Прошу, товарищи командиры, старательно вести журналы боевых действий.

«А ведь мы можем не вернуться, – подумал Соколов. – Потрепанный корпус хотят бросить в мясорубку? Тактически верно, а по сути мы идем на верную смерть. Вот так, Паша. Вырваться мы вырвались, но и нас ждет такая же участь. Но мы выполним свой долг. И чтобы разбить немцев, и чтобы дать возможность нашим товарищам ударить в другом месте и сократить потери советских частей там».

Ночная Москва проносилась за окнами автомобиля, и Николай Федорович только угадывал, где, по какой улице они сейчас едут. Полное затемнение, комендантский час. Столица снова выстояла в кровавой битве и осталась столицей. Назло врагу, на радость всему советскому народу. Не было бы военной катастрофы, понимал генерал Ватутин, если бы немцы захватили Москву. Была бы огромная незаживающая рана в душе каждого советского человека. А на нас смотрят наши союзники, они оценивают наши силы, и кто знает, может, в какой-то момент им проще махнуть рукой на Советский Союз и подумать только о себе. «Нет, господа хорошие, – усмехнулся Ватутин, – не будет этого!»

– Поздравляю вас, товарищ генерал-полковник, – повернув голову, произнес немолодой усатый водитель.

– С чем? – не понял Ватутин.

– Как же, с новым званием, – торжественно произнес водитель. – В октябре вы еще генерал-лейтенантом приезжали.

Николай Федорович вспомнил тот свой визит в Ставку, разговор со Сталиным. Разговор был резкий. Честно говоря, Ватутин думал, что из Кремля он выйдет лейтенантом и отправят его командовать взводом на передовую. Если не хуже. Но нет, это только напряженная атмосфера тех дней сыграла свою роль. Разговор получился продуктивным, все друг друга поняли. И вот развитие тех событий. «А ведь меня тогда тоже вез этот водитель, – вспомнил генерал. – Кажется, его назвали тогда Игнатий. Игнатий Васильевич. Точно».

– Спасибо, Игнатий Васильевич, – с улыбкой ответил Ватутин, которому стало вдруг теплее на душе от этого простого разговора, от того, что он вспомнил старшину, его имя и отчество.

– Запомнили! – покачал водитель головой. – Ну да, у вас, генералов, память должна быть ого-го-го! Иначе вам не планировать таких битв, от которых у фашиста клочьями шерсть летит.

– Это ты прав. А особо поздравлять меня не с чем. Новое звание – это ведь новая ответственность, новые задачи.

– Знаете, как говорил у нас в селе священник? Бог не дает человеку испытаний, которых тот не сможет выдержать. Так и у вас. Сталин не дает звания и ответственности тем, кто их не достоин, кто не сможет выполнить все. Я вот так думаю. Вам трудно, вам отвечать не только перед Сталиным, вам перед всем народом отвечать.

Сталин долго не принимал Ватутина, но Николай Федорович не мог усидеть на месте. Он расхаживал по приемной, подбирая лаконичные фразы для доклада. Лысая голова секретаря Сталина несколько раз поднималась над столом. Ватутин видел припухшие от недосыпания глаза Поскребышева. Неожиданно секретарь мягко поднялся и скрылся за дверью кабинета Сталина. Вернулся он довольно быстро, прикрыл дверь и подошел к генералу.

– Основное совещание будет через сорок минут, но сейчас товарищ Сталин просит вас зайти к нему и поделиться самой новой информацией на вашем участке. Я прошу вас, Николай Федорович, не говорите громко. У товарища Сталина грипп, он переносит его на ногах, видимо, какое-то осложнение. Он страдает от громких звуков.

Ватутин вошел, остановился у двери, но потом, видя, что Сталин не встает из-за своего рабочего стола, прошел, мягко ступая по ковру, дальше. И только теперь он заметил, что Верховный главнокомандующий смотрит на него пристально, оценивающе. Прищур знакомых желтых глаз был спокоен. Но многие, кто входил в этот кабинет, знали, что за таким видимым спокойствием порой крылась вспышка гнева или уверенное неодобрение.