Читать книгу "Джихангир-Император. Прошедшее продолженное время - Александр Петров"

Особенно активно вокруг нее терся младший Дуболомов. Как и все в роду Дуболомовых, Роман был крепким и кряжистым, удивительно ладным парнем.

Три года назад он с прочими недорослями гонял голубей по крышам и лазил подглядывать в окна женской половины дворца, но боярин Гаврила Никитич, выхлопотал своему сынку должность ординарца при княжеском штабе.

Отпрыск древнего рода разъезжал на огромном, под стать седоку, черном жеребце и был чрезвычайно важен и неприступен, выполняя копеечные поручения.

Сейчас, по моде наших вояк, чтобы показать себя во всей красе, Роман навьючил броник поверх кольчуги, напялил шлем с шишем, повесил на пояс меч – длинный, широкий и неподьемный.

Довершали его вооружение автомат с подствольным гранатометом, кинжал и кобура с огромным револьвером, к которому не было патронов. Все это добро на пиру было нужно как рыбе зонтик и служило созданию образа брутального мачо.

За Романом тянулась слава завзятого сердцееда, который не пропускает ни одной юбки. Молодой боярин с большой охотой вносил свой вклад в дело прибавления подданных князя Ивана Васильевича.

Вот и сейчас он как мог красовался перед амазонками, живописуя свои подвиги на поле брани и турнирах за шапку «первого поединщика».

Девушки с интересом слушали его были-небылицы, которые он рассказывал не очень складно, зато живописно и артистично, искренне веря в свои слова. Княжеская дочь улыбалась молодому ловеласу и с удовольствием принимала его ухаживания.

Тетя Вера, «приклеенная» к девушке, бросала на моего отца быстрые озабоченные взгляды, проверяя, как там ее ненаглядный. А тот выглядел потерянным и сидел с пустым кубком, печально глядя в огонь.

Может быть, он думал о том же, о чем и я, коря себя за интеллигентскую мягкотелость. Папе пару раз поднесли от имени князя крепенького, и он безропотно выпил.

Князь безошибочно рассчитал момент, когда спиртное подействовало. Он подошел к папе, положил ему руку на спину.

– Сергеич, тут некоторые мои бояре боятся в город идти. Они говорят, что с нечистью сражаться бесполезно, да и грех это. Просвети нас, архивариус, откуда нечисть пошла и почему ее бояться не надо.

– Это можно, – ответил отец. – Мне бы к свету поближе.

Папа явно достиг той стадии опьянения, когда все окружающие кажутся милыми и симпатичными. Ему очень захотелось поведать своим новым друзьям и всему миру нечто особенное. Он поднялся и, покачиваясь, двинулся к огню. Его с почетом разместили у костра.

Мне пришлось перебраться вместе с ним и, поскольку место было только одно, встать за его спиной. Народ сгрудился вокруг, лязгая металлом доспехов.

– Я вам прочту то, что наш Избранник Господень написал об этом, – торжественно изрек отец.

– А… – разочарованно протянул кто-то сзади. – Мы книгу Преподобной с первого класса наизусть заучивали.

– Кто сказал? – грозно поинтересовался князь. – Вывести вон!

Кого-то вытолкали из круга. Отчетливо раздался звук поджопника. «Иди-иди, недоросль, – напутствовали изгнанного. – С тобой, Ромка, в люди ходить – сраму не оберешься».

По голосу это был Дуболомов-средний – жаробойщик, первый боярин в свите князя. Он был обучен обращению с оружием инициированного распада и владел одним из антикварных джаггернаутов.

– Это написано Иваном Волковым, – с деланой скромностью сказал папа. Он явно наслаждался вниманием такого числа людей. Потом, выждав, пока шум утихнет, продолжил: – Написано им самим, для самого себя. И, соответственно, безо всякого религиозного дурмана Преподобной.

Мне вдруг стало страшно. Не хватало, чтобы папу прокляли в церкви. Но пьяному море по колено. Папа достал из сумки расползшуюся пластиковую папку, в которой оказались листы бумаги, заполненные рядами четких букв. Должно быть, текст был напечатан в те времена, когда еще работали компьютеры.

Отец перелистнул изрядное количество страниц и начал читать заплетающимся языком:

«– Весна того года была на удивление дружной и скоротечной. В апреле стало по-летнему жарко. Воскресным днем я валялся в ванной, наслаждаясь прохладой воды, как вдруг позвонил Василий. Я вылез из воды и, оставляя мокрые следы на линолеуме, подошел к телефону.

– Привет, Волчара, – приветствовал он меня. – Как жизнь?

– Плавлюсь, – ответил я. – Хотел в этом году кондиционер поставить, но вот не успел. Жара опередила.

– Можешь не тратиться, – сказал он мрачно.

– А что так? – поинтересовался я. – Завтра конец света?

– Типа того, – ответил он. – Вот, послушай.

В трубке что-то зашипело, и на фоне помех вдруг раздался сигнал, похожий на незатейливую и печальную мелодию отбоя, исполняемую на горне.

Мне почему-то вдруг стало безумно жаль себя. Вдруг отчетливо прорезались звуки, на которые не обращал внимания: шелест шин по асфальту, чирикание птиц, детские голоса. Сквозняк, который весело раскачивал занавески, показался ледяным арктическим вихрем.

– Что, учишься играть на трубе? – попытался пошутить я.

– Этот сигнал неделю назад поймали в Павлово, а вчера у нас в Троицке. Сегодня он опять повторился. Я прокрутил его тебе ускоренным в десять тысяч раз. Биологи в шоке от падения активности митохондрий. Шеф приказал убрать с сайта данные по геомагнитному фону. А что по твоей части?

– Мы же надомники-лохотронщики, лженаукой занимаемся, – не удержался я, напомнив кандидату наук его наезды. Но затем ответил по существу: – Второй день мои датчики поля ловят скачок потенциала. Происходит это примерно в одно и то же время, примерно в 12 часов дня. Что-то около 11 часов 55 минут вчера и 11 часов 57 минут сегодня.

– И ты… – выдохнул в трубку Громов. – Судный день пришел…»

– Андрей Сергеевич, – прервал папу князь, кое-как оправясь от шока. – Людям такое не интересно. Ты своими словами, попроще. Иначе мы тебя до утра слушать будем.

Папа и сам, похоже, понял, что наделал. Он публично читал сверхсекретный документ, взятый им из спецхрана для проработки деталей экспедиции в Мертвый город. Документ, в котором черным по белому написано, что никакой Иван Волков не Избранник и не Рука Божия. И все было совсем не так, как пишет Преподобная. Отец даже протрезвел от испуга.

Но он сообразил, что показать страх и досаду – верная дорога к церковной анафеме. Князь, вопреки обыкновению, дал ему дельный совет.

Папа не спеша поднялся, сунул рукопись в сумку и продолжил, импровизируя на ходу и подделываясь под церковного проповедника:

– Божии мельницы мелют медленно. Оттого после неслышного людям трубного гласа прошло еще четыре месяца, прежде чем беда предстала во всем своем безобразии. В один день, 13 августа, плоды земные, скотина и птица налились ядом, от которого вымерли целые сельские регионы.

Бедствие почти не коснулось Москвы. После случаев отравления продуктами с рынка город перешел на свои складские запасы. В городе исчезли бродячие кошки и собаки, звери в зоопарке впали в спячку. К началу октября синдром «Х» перекинулся на людей.