Читать книгу "Автопортрет с устрицей в кармане - Роман Шмараков"

– Мне кажется, ты придумываешь, – сказал Роджер. – Инспектор спрашивал из одного желания поддержать беседу, а мисс Робертсон выразила обычное свое мнение; но ты не веришь простодушию следствия.

– Во всяком случае, он ее не поймал, – сказала Джейн. – Мисс Робертсон была сама непосредственность. Когда она указывала на абсолютную бесконечность вещей, тут все родственники миссис Хислоп устыдились бы. Таким манером он многого не добьется.

– Ну, поглядим.

– Ты понимаешь, что он подозревает всех? – спросила Джейн. – И викария, и мистера Годфри, и меня, и тебя?

– За мной свидетельство совести, – заметил Роджер. – Я знаю, что я этого не делал.

– Каждый может так сказать.

– Ты не берешь в расчет мою искренность, – с горечью заметил Роджер.

– Ну хорошо, пусть будет искренность. А потом мисс Робертсон ушла, и он принялся спрашивать меня об Эннингли-Холле. Не знаю, правда, зачем – он успел так основательно исследовать библиотеку, что знает теперь больше моего. Его особенно интересовал дедушка сэра Джона, тот, что служил в Индии.

– Сундуки с изумрудами, – вспомнил Роджер, неопределенно поводя пальцами, – тигры-людоеды в сухих руслах, хинин и вообще тайны Востока.

– Он был секретарем контрольного комитета, – сказала Джейн, – или служил по департаменту налогов и сборов, что-то такое; во всяком случае, он скопил достаточно денег, чтобы по возвращении отремонтировать Эннингли-Холл; до него, говорят, тут было запустение. Потом, конечно, пошли слухи, что он потратил не все, а оставил в тайном месте какие-то сказочные богатства; до сих пор, когда читать не хочется, а на дворе дождь, все садятся в круг и начинают рассуждать об индийском наследстве и как было бы хорошо его найти. На самом деле после ремонта мало что осталось. Ну и эта картина…

– Доминик Клотар, – сказал Роджер. – Начало восемнадцатого века.

– О, ты помнишь?.. Ведь это я тебе рассказывала.

– Конечно, помню.

– Ну вот, она тоже куплена индийским дедушкой. Сэр Джон, когда увлекся искусством и накупил всех тех книг, которые ты теперь не можешь найти, рассказывал мне про этого Клотара, что под старость лет он написал какую-то чудесную картину, которую все возносили до небес – там была пастушка с цветком чертополоха и что-то еще, потому что все, кто о ней вспоминал, путались в подробностях, – а потом она куда-то пропала, и с тех пор ни следа ее нет; «а эта, – говорил он, – тень тени, слова доброго не стоит».

– Вы слишком суровы, – сказал Роджер. – В ней есть свои достоинства: и этот колорит, и эта задумчивость, и… Добрый день, мистер Годфри! Скажите, вы случайно не переставляли книг в библиотеке? В том шкафу, где у сэра Джона всегда стояли книги по истории искусства?

– Нет, – сказал мистер Годфри, входя в дом из сада, – я не заглядываю в тот шкаф.

– Прискорбно. Куда-то пропали три тома по истории живописи – как они называются, я не помню, конечно, – а на их месте обнаруживается «Советчик рыболова»: это хорошо, но не совсем то, что мне сейчас нужно.

– Боюсь, в ближайшее время он вам не поможет, – сказал мистер Годфри. – Я прогулялся до Бэкинфорда и видел у реки группу людей, состязающихся в пении баллад. Рыба, которая не успела уйти, теперь плавает кверху брюхом у славных мельниц Биннори.

– Вы не любите битву при Бэкинфорде, – заметил Роджер.

– Не люблю, – согласился мистер Годфри.

– Но почему? – спросила Джейн. – Она же никому не мешает, ну разве только немножко. Люди съезжаются раз в год, чтобы спеть «Эдвард, Эдвард», женщины выходят «видеть дочерей земли той», как говорит викарий, кругом воспоминания о старых добрых временах – пусть не совсем точные, но ведь это всегда так с воспоминаниями, – клерки из пароходства объясняют друг другу, как правильно чистить стрелу, город на три дня оживает – что тут дурного?

– Что дурного? – переспросил мистер Годфри. – Да ничего особенного. Всего лишь то, что это мнимая ценность на месте, где могла быть настоящая. Когда упоминаешь Бэкинфорд, все с понимающим видом говорят: «О да, эта знаменитая битва». Скажи им, что это вздор, что Бэкинфорд интересен и важен совсем иными вещами: тебя не станут слушать. Симплегады обречены вечно сходиться и расходиться, Сфинкс – загадывать загадки, а Бэкинфорд – быть местом знаменитой битвы. Между тем раскопки, проведенные в двух-трех правильно выбранных местах, могли бы… а, да что тут говорить. Этого никогда не будет. Пойду к себе. Сходите послушать баллады, это очень романтично.

– Он так серьезно к этому относится, – сказала Джейн, провожая его взглядом. – О чем это мы?.. Да, а Генри ни до чего дела нет. Конечно, он герой, он бьется с бегемотами в лесу, но ему бы стоило иногда возвращаться и смотреть за хозяйством. Но он является раз в полгода рассказать о туземцах, водопадах, ассегаях – Бог весть, что это такое – и научить Танкреда новым глупостям, а когда я говорю ему, что дом совсем запущен, что Энни ничего не делает, что Эмилия, собственно говоря, не обязана следить, чтобы тут ничего не рушилось, мебель не зарастала пылью на три пальца и обед подавали вовремя, он с величественным жестом произносит: «Пусть наймут кого-нибудь чистить медь». Он думает, у нас тут катер.

– Зато он увлекательно рассказывает, – сказал Роджер. – Правда, у меня ощущение, что он ездит на охоту в басни Эзопа. Между ним и животными все время происходит что-то назидательное. Помнишь историю про обезьяну, укравшую у него ключ?

– В которую он кинул другим ключом, чтобы она сделала то же самое?

– Да-да. Меня только смущает, зачем ему в джунглях столько ключей и что он ими отпирал. Ну ладно, я, пожалуй, пойду в библиотеку, вдруг книги найдутся или мне придет вдохновение.

Он поднялся с места.

– Ты мне так и не расскажешь? – спросила Джейн.

– О чем именно?

– О чем тебя спрашивал инспектор. Я видела, как он поймал тебя в коридоре и вы пошли в библиотеку. Чего он хотел?

– Да ничего такого. Понимаешь, они же всегда должны быть наготове и показывать проницательность, чтобы человек подозревал, что он под подозрением, и больше не решался ни на что преступное. Это как один итальянский художник, когда писал воскресение мертвых в церкви, над гробницей какого-то рыцаря, изобразил среди прочего, как этот рыцарь выбирается из могилы, под звуки ангельских труб и всего остального, причем сразу в полном вооружении, с наплечниками и наколенниками, потому что если выходишь на улицу, никогда не знаешь, что тебе там понадобится…

– Роджер, о чем он тебя спрашивал?

– Почему бы тебе не узнать об этом у инспектора, – сказал Роджер. – Потому что я могу что-нибудь переврать, а он все помнит в подробностях, так что из его рассказа ты составишь более цельное впечатление…

– Я хочу узнать от тебя. Давай, рассказывай.

– Нет, все-таки инспектор…

– Перестань, а то я разозлюсь. Чего он хотел?