Читать книгу "Платье от Фортуни - Розалинда Лейкер"

Беседа мужчин, в конце концов, свелась к обсуждению кубизма, становившегося все более популярным. Женщины присоединились к беседе.

На улице стемнело, подходили еще знакомые и незнакомые люди, обменивались приветствиями, соответственно заказывалось все больше бутылок вина. Вначале беседа текла непринужденно, но постепенно воздух пропитался табачным дымом и винными парами, многие высказывания становились весьма бессвязными. Компания разрасталась. Понемногу все переместились за большой прямоугольный стол у самой стойки, вокруг которого могла разместиться целая свадьба. Николай заказал для всех хлеба с сыром.

Часть посетителей, и среди них Жюльетт и Николай, устремились в танц-холл в «Moulin de la Galette», где все было крайне просто, входная плата почти символическая. Никаких вечерних туалетов, шляпы снимать было не принято. Перья, ленты на женских шляпках чередовались с высокими котелками и цилиндрами мужчин.

– Тебе здесь нравится? – спросил Николай, ведя девушку в танце под быструю музыку.

Жюльетт радостно кивнула.

– Замечательно!

Уже совсем стемнело, когда молодые люди, держась за руки, покинули танцзал. Жюльетт спросила:

– Почему ты так редко бываешь здесь? Николай нахмурился:

– Не так-то легко быть художником лишь время от времени среди тех, кто посвятил всю жизнь искусству. Я никогда не смогу вернуться сюда в полном смысле этого слова.

Жюльетт схватила его за рукав пальто:

– Но ты ведь в душе художник! И это самое главное!

Он положил руки ей на талию, нежно глядя в глаза.

– Дорогая Жюльетт! Значит, не удивительно, что я люблю тебя!

Девушка замерла.

– Мне показалось, что ты сказал…

– С первого взгляда.

– Но почему ты молчал?

– Я надеялся: все изменится, какой-нибудь поворот судьбы уничтожит то, что мешает мне жить так, как я хочу. Но этого так и не произошло…

Девушка легко коснулась рукой его щеки.

– Я все равно люблю тебя, что бы ни случилось. Николай сжал ее в объятиях.

– Я не хочу потерять тебя!

Он поцеловал ее так страстно, как будто они расставались навеки.

Когда Николай получил фотографии, то подарил Жюльетт ту, на которой они были вместе. Она поместила ее в серебряную рамку и повесила над столиком в своей комнате. Снимок Жюльетт в развевающейся юбке и со шляпой в руках Николай положил в свой бумажник.

Глава 10

Новогодний бал в русском посольстве считался знаменательным событием. Дениза воспользовалась возможностью продемонстрировать в новой среде роскошный вечерний туалет, расшитый жемчугом. Как правило, богатые иностранки предпочитали ателье Борта, поэтому было очень важно представить туалеты от Ландель.

Поездка в Англию прошла благополучно. Зря Дениза беспокоилась и по поводу платья Жюльетт, которое девушка смоделировала сама. Танцуя с графом Карсавиным последнее танго, мадмуазель Кладель была великолепна в кремовом, нежнейшего оттенка платье с персиковым шелковым шлейфом.

Неожиданно музыка оборвалась. Все танцоры замерли. После паузы оркестр грянул триумфальную мелодию в честь нового, 1911 года. Во всем городе зазвонили колокола, загудели автомобильные рожки, в небо – даже выше Эйфелевой башни – взлетели фейерверки. В главном зале Посольства над головами гостей зажглась радуга огней. Дениза отыскала глазами Жюльетт. Та стояла рядом с Николаем, который сжимал ладонями ее руки и неотрывно смотрел в глаза – оазис для двух влюбленных среди шумного бала. Николай наклонил голову, и они поцеловались. Дениза ощутила приступ страха. Это – любовь. И все опасения в отношении будущего Жюльетт вспыхнули с новой силой. Нужно срочно что-то предпринимать, пока дело не зашло слишком далеко. Сейчас, конечно, не время и не место…

В течение почти трех недель Дениза не могла ничего придумать. Идею подал месье Пьер, когда сказал, что мадмуазель Кладель великолепно «чувствует шелк». И если бы ей удалось в совершенстве познать тонкости изготовления шелковых тканей, это принесло бы большую выгоду ателье.

– Прекрасно! – обрадовалась Дениза. – Я представлю ей такую возможность.

Оставшись одна, Дениза тут же вызвала секретаря и продиктовала письмо своим знакомым в Лионе.

* * *

Николаю удалось выкроить пару недель свободного времени, он снял собственную мастерскую и переехал в нее вместе со всеми инструментами и материалами, в том числе, и несколькими глыбами мрамора, приобретенными в разное время для будущих работ. Он, как и Роден, вначале делал скульптуру из глины, а затем отливал в бронзе, хотя нередко использовал и мрамор.

Когда Николай освоился в новой мастерской, его посетил сам мэтр. Роден давно выбрался из нищеты, о чем красноречиво свидетельствовал шелковый цилиндр, прекрасно сшитый костюм и розовые замшевые перчатки. Это был весьма плотный мужчина с внушительными бровями и густой седой бородой, в которой еще мелькали рыжеватые волоски. Очки в черной оправе венчали орлиный нос.

– Не прекращайте работу! – сказал он Николаю, когда тот приветственно взмахнул рукой. Роден небрежно отодвинул стул, поставленный для него ассистентом Николая, подошел к глыбе каррарского мрамора, над которой и работал граф Карсавин – только крошка летела из-под резца. Планировалась скульптура молодого человека, стоящего на одном колене, голова повернута назад. Натурщик уже занял соответствующее положение. Поза позволяла показать напряженные мышцы шеи, плеч и бедер. Роден одобрительно кивнул: в фигуре, рождающейся под резцом, казалось, пульсировала жизнь.

– Когда вы сможете избавиться от этого крючкотворства в посольстве, Карсавин? – Роден никогда не скрывал своего отрицательного отношения к тому, что талантливый скульптор вынужден заниматься какими-то посторонними делами. – Вы не хуже меня знаете, как быстротечно время. Любой дурак сможет выплясывать перед высокопоставленными посетителями и написать несколько глупых писем, но, как я уже не раз говорил, талант скульптора – божий дар, и вы не имеете права растрачивать его.

Лицо Николая застыло.

– Разве я сам не хочу быть свободным? Но ничего не изменилось с тех пор, когда мне было семнадцать, я страстно желал стать вашим учеником и ради этого готов был отдать все, что угодно.

Роден понимающе кивнул. Жаль, что талантливые руки этого русского часто должны держать не резец, а перо и бумагу. Никто лучше мэтра не знал, как болезненно разрываться между зовом таланта и обязательствами перед семьей, родиной. И сейчас было ясно, что его бывший ученик сильно истосковался по работе с мрамором.

– Обещайте мне, Карсавин, обещайте, если эти проклятые обязательства потребуют от вас оторваться от скульптуры, вы не пойдете искать утешение на дне бутылки, как уже было однажды. Вы тогда пошли по плохой стезе, связались не с той компанией. От этого страдало ваше творчество.