Читать книгу "Девятый час - Элис Макдермот"

Четыре квартала быстрым шагом, и вот они очутились у красной приземистой церкви, позади которой раскинулась большая школа. Они миновали оба здания и пустую площадку для игр и поднялись по ступеням каменного дома приходского священника. Постучав в дверь, сестра Люси ждала на пороге, склонив голову и нетерпеливо постукивая по порожку мыском ботинка. Открывшая им женщина была невзрачной и мягкой на вид, ее тронутые сединой волосы были стянуты в тугой пучок, поверх платья из набивного ситца – глухой передник.

– Привет, Труди, – сказала сестра Люси. – Он у себя?

Женщина кивнула.

– Наверху. – А потом добавила, словно предупреждая: – Как раз собирается обедать. У него в семь собрание конгрегации Святого имени.

– Я всего на минуту, – сказала сестра Люси, и женщина неохотно посторонилась, позволяя войти.

Невзирая на июль, в вестибюле было прохладно и так же сумрачно, как зимой. По обе стороны от иконы с негодующим темноглазым святым стояли два обитых кожей стула – узких, с высокими спинками. На плиточном полу лежал толстый персидский ковер. В вестибюле витал запах камня, как в церкви, хотя сюда и доносился аромат жареного мяса из кухни. Сестра Люси велела Салли сесть, но та осталась стоять. Сама монахиня расхаживала туда-сюда, быстро поводя рукой из стороны в сторону, точно сдавала карты или быстро перебирала четки, хотя ее рука была пуста.

Никогда прежде Салли не видела, чтобы сестра Люси тратила столько энергии на то, что со стороны напоминало пантомиму.

Арка в дальней стене, через которую ушла экономка, сулила доступ к менее официальным покоям. В узком проходе на низеньком столике стояла лампа от «Тиффани» с витражным абажуром, дальше виднелся диван с высокой спинкой и окно с частым переплетом. Салли заметила изгиб лестницы и спустя пару минут (хотя показалось, что прошло гораздо больше времени) черные ботинки и подол одеяния спускавшегося священника.

Священник тоже был крупным, возможно, даже выше Чарли. Его фигура словно целиком заполнила собой арку: широкая грудь, большая голова, густые темные волосы, а покрытое черной сутаной брюхо как бы вплыло впереди него в комнату. Выглядел он так, будто только что побрился. Светлая кожа на подбородке раскраснелась, кое-где проступила кровь. Здороваясь, он назвал сестру Люси по имени и символически улыбнулся Салли. Девушка разглядела тонкие темные волоски на тыльной стороне его рук. Глаза священника казались очень маленькими для такого большого лица.

– На два слова. – Сестра Люси указала на коридорчик, из которого вышел хозяин дома.

Священник сделал приглашающий жест, и сестра Люси прошла всего несколько шагов, а потом повернулась посмотреть прямо ему в лицо. Салли увидела, как он наклонился, чтобы приложить ухо к чепцу сестры. Увидела, что он оглянулся на нее через плечо, слушая монахиню. Возможно, даже подмигнул. Салли отвела взгляд. Эта таинственность казалась глупой, ведь Салли сама видела связанных девочек и рубцы от ремня у них на коже.

Она услышала, как сестра Люси произносит имя парня – Чарли. И слова: «Со связанными запястьями».

Салли поймала себя на том, что не может вообразить это: чтобы настолько красивый парень (как любовно он назвал свою сестру – Пищалка!) размахивал ремнем наподобие Саймона Легри[13]. Может, ничего подобного вообще не было, может, тут какое-то недоразумение? Может, девочки действительно очень плохо себя вели?

Свистящее бормотание монахини в большое ухо священника сменилось чеканными фразами.

– Сегодня, святой отец, – настаивала она. – Не хотелось бы, чтобы подобное повторилось. Их мать вернется не раньше воскресенья.

– Хорошо, сестра, – сказал священник. Взяв монахиню под локоток, он повел ее к двери. – Я сегодня вечером туда схожу. Вселю в него страх Божий. Как только пообедаю.

– Благодарю вас, святой отец, – откликнулась сестра Люси, но Салли поняла, что она не успокоилась.

Пока они шли назад к трамвайной остановке, постепенно спускались сумерки. Хотя еще не стемнело, у ног прохожих («Добрый вечер, сестры»), на брусчатке мостовых, на серебристых трамвайных рельсах, у обочин и в проулках сгущались тени, эти предвестники ночи.

– Дурной, жестокий мальчишка! – повторяла, тряся рукавами, сестра Люси, пока они ждали трамвай. – Ни стыда, ни совести. Наглец!

Казалось, она все еще дрожит, и, стоя бок о бок с ней, Салли вдруг сообразила, что они почти одного роста. Сколько Салли знала сестру Люси, та всегда держала спину прямо, точно аршин проглотила, а сейчас вдруг стало ясно, что она съеживается, горбится.

Позднее, вспоминая об этом, наша мать сказала:

– После того дня я уже не так боялась сестру Люси.

– Будь я мужчиной, – снова и снова бормотала сестра Люси, – стерла бы у него с лица эту улыбочку! – И добавила, оглядываясь, когда они садились в трамвай: – А ты просто стояла там и ела его глазами! Помощи от тебя никакой!

В конце недели (тем утром мать позволила Салли подольше полежать в постели) сестра Люси спустилась до половины лестницы в подвал, помешкала, когда сестра Иллюмината и Энни разом подняли на нее глаза.

– Если окажется, что у нее к этому призвание, – рявкнула сестра Люси, – я свой плат съем!

Встряхнув черными рукавами, монахиня потерла поясницу. На локте у нее висела плетеная корзинка. Сегодня был ее черед собирать подаяние. Обязанность, которую она втайне презирала.

– Я люблю ее как дочь, – не меняя сурового тона, продолжала сестра Люси, словно и любовь была чем-то вроде неприятной обязанности. – Замужество, возможно, ее успокоит. Но не монастырь.

Энни улыбнулась, но, повернувшись к сестре Иллюминате, увидела, что та сгорбилась над глажкой.

– А вы что скажете, сестра? – спросила Энни, когда сестра Люси поднялась на безопасное расстояние.

Сестра Иллюмината тряхнула головой, повозила утюгом по доске.

– Скажу: дайте Богу то, что Он просит.

Компенсация

Сестра Жанна нашла Энни во дворике, где вывешивали сушиться белье. Она жестом предложила ей сесть, и та, закрепив прищепкой последнюю наволочку, присоединилась к ней на кованой скамье, примостившейся в этом уголке двора еще с тех времен, когда монастырь был особняком богатого человека, фешенебельным и новым. Ходила легенда, что дом был завещан Малым сестрам бедняков в Чикаго пятьдесят лет назад, когда его владелец потерял семейное состояние из-за выпивки и разврата. Согласно преданию, этот человек умер на руках у малых сестер и на смертном одре попросил, чтобы они взяли его дом в Бруклине как возмещение за его грехи. Когда Энни об этом спросила, сестра Иллюмината от легенды отмахнулась и сказала, что дом был даром хорошего человека, который только хотел помочь бедным.

Скамья стояла под узким навесом, сейчас обвитым ползучей жимолостью и плющом и украшенным маленькой статуей святого Франциска. Складки одежд святого окрасились зеленью ржавчины, плющ оплел животное у его ног. Мотив черных листьев повторялся в узоре на спинке скамьи, которая тоже была тронута голубовато-зеленым. Энни сделала мысленную заметку – опустить плат Жанны перед тем, как они снова войдут в здание.