Читать книгу "Тайный эксперт. Комбинируй, смешивай, создавай прорывные идеи - Майкл Микалко"

Мне кажется, это красивая метафора для становления творческой личности. Мы не наследуем поведенческие черты напрямую, через гены. Они вырабатываются в нас при активном взаимодействии с окружающей средой. Представьте, будто эти черты — ваши имагинальные диски, которым необходимо укрепляться и меняться, чтобы вы стали креативным.

Сначала вашим трансформациям будет трудно закрепиться (так же, как и первым клеткам бабочки), но со временем — если будете последовательно трудиться над изменением своего восприятия, механизмов мышления, речевых моделей, взглядов и поведения — обнаружите, что эти силы направляют и меняют ваше взаимодействие со средой. Подобно гусенице, удивленной собственным преображением в бабочку, вы поразитесь, когда из унылого пассивного зрителя превратитесь в активную творческую личность, способную изменить мир.

Часть I

ТВОРЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

Я начинаю задумываться о том, сколько знакомых вещей внезапно обрели бы новый смысл, если бы я мог видеть взаимосвязи между ними.

Роберт Скотт-Бернштейн

В школе нас учат анализировать и мыслить логически. Следовательно, мы умеем находить традиционные взаимосвязи между родственными или хотя бы отдаленно схожими предметами. У нас гораздо лучше получается связывать два предмета (например, яблоки и бананы — это плоды), чем заставлять себя искать ассоциации между вещами, которые на первый взгляд не имеют ничего общего (например, консервный нож и стручок гороха).

Джефф Хокинс в своей книге «Об интеллекте»[2] объясняет, как способность определять взаимосвязи между родственными понятиями мешает мыслить творчески. Мы возводим в уме стены между схожими предметами и теми, что не соединены между собой. Например, если нас попросят усовершенствовать консервный нож, мы начнем устанавливать корреляции между всеми случаями использования этого предмета и традиционными ассоциациями с ними. Сосредоточившись на привычных ассоциациях, мы получим только идеи, напоминающие уже существующие консервные ножи.

Если развить навык поиска связей между несхожими предметами, мы разрушим эти стены между родственными и неродственными понятиями. Какие ассоциации, например, обнаружат общее у консервного ножа и стручка?

Функция консервного ножа — открывать. Как открываются предметы в других сферах? Например, в природе стручок раскрывается, когда по мере созревания ослабляется его шов. Если подумать о гороховом стручке и консервном ноже в едином мысленном пространстве, можно установить связь между ними. В результате возникает идея: открыть банку, потянув в месте слабого шва (например, как у спелого стручка). Вместо того чтобы улучшить консервный нож, мы придумали новую упаковку. Такая идея никогда не возникла бы, если бы мы рассуждали традиционно.

Это пример смешения понятий — объединения или сочетания несвязанных предметов для решения задач, формирования новых идей или переработки старых. Он эффективен потому, что невозможно думать о двух предметах, какими бы разными они ни были, не установив связь между ними. Неслучайно самые творческие и изобретательные люди в истории прекрасно умели формировать новые умозрительные взаимосвязи посредством концептуального смешения не связанных между собой вещей.

В первой части этой книги мы рассмотрим природу смешения понятий и примеры использования этого приема, чтобы предлагать свежие идеи и решения.

Глава 1. Когда-то все умели творить

Каждый ребенок — художник. Трудность в том, чтобы остаться художником, выйдя из детского возраста.

Пабло Пикассо

Мы рождаемся непосредственными и творческими. Все до одного. В детстве мы воспринимали мир одинаково. Верили, что все возможно и все бывает. В юные годы еще знали, что коробка — это намного больше, чем просто контейнер. Коробка может стать крепостью, машиной, танком, пещерой, домиком, холстом для рисования и даже космическим шлемом. Наши фантазии не были структурированы в соответствии с общепринятыми понятиями или категориями. Мы стремились не уменьшить, а увеличить количество возможных вариантов. Все были удивительно творческими и всегда с огромной радостью пробовали разные способы мышления.

А потом с нами кое-что произошло: мы пошли в школу. Нас учили не думать, а воспроизводить идеи былых мыслителей. Когда мы сталкивались с проблемой, нам предлагали анализировать предыдущий опыт и, опираясь на него, выбирать самый перспективный подход, исключая все другие, а затем посредством логических рассуждений двигаться в строго заданном направлении. Нас наставляли искать не возможности, а методы их исключения. Это как если бы мы при поступлении в школу были вопросительными знаками, а по ее окончании становились точками.

Представьте ребенка, строящего что-нибудь из набора LEGO. Он может создавать самые разные структуры, но существуют определенные ограничения, заложенные в самом дизайне кубиков, какие объекты из них можно построить. Детали конструктора не получится соединять в какой угодно последовательности: они развалятся, если не соблюсти равновесие и не учесть закон земного притяжения. Ребенок быстро соображает, что можно и чего нельзя сделать с деталями LEGO. В итоге он создает множество самых разных конструкций, которые удовлетворяют ограничениям дизайна игрушки.

Если бы единственное ограничение заключалось в том, чтобы «сделать что-то из пластика» и ребенок мог разными способами плавить и отливать детали, то существующие наборы LEGO были бы лишь крошечной долей всевозможных вариантов. По сравнению с другими творениями детей модели из LEGO выглядели бы неестественными — не нафантазированными, а созданными по инструкции.

В случае с LEGO именно особенности дизайна ограничивают возможности конструирования. У нас же воображение и изобретательность регулируются моделями мышления, прочно укорененными в мозгу школьной системой.

Наши модели мышления позволяют упростить усвоение сложных данных. Они помогают быстро и точно решать рутинные задачи, например управлять автомобилем или выполнять должностные обязанности. Распознавая привычные модели, мы очень быстро осмысливаем происходящее в окружающей среде и реагируем соответственно. Когда кто-то спрашивает: «Сколько будет шестью шесть?» — у вас в голове автоматически возникает число 36. Если читаем, что человек родился в 1952 и умер в 1972, то сразу думаем, что на момент смерти ему было 20 лет.

Распознавание закономерностей упрощает жизнь, однако вместе с тем затрудняет генерацию идей и творческих решений, особенно при столкновении с необычными данными. Вот почему мы так часто терпим крах, когда появляется новая задача, лишь поверхностно похожая на предыдущие, но по сути и структуре отличающаяся. Интерпретируя такую проблему сквозь призму прошлого опыта, мы неизбежно зайдем в тупик. Например, в приведенном выше примере человек умер в возрасте 49 лет, а не в двадцать. Просто число 1952 — это номер больничной палаты, в которой он появился на свет, а 1972 — номер палаты, где он умер.