Читать книгу "Сабля и крест - Олег Говда"

— Чего тут гадать? — ответил на немой вопрос Кучам, удивленный не меньше своего высокородного ученика. — Пусть ведут… Сейчас он сам все расскажет.

— Слушаюсь, — поклонился гонец, одним прыжком взлетел в седло и погнал к дозору. А вскоре вернулся в сопровождении еще двоих нукеров, которые спешились неподалеку, поднесли ближе жалкого, щуплого человечка и бросили его, как куль соломы, к ногам повелителя. А рядом с ним — старое седло. Совсем негодящую кульбаку, изрядно потрепанную, с разошедшейся по швам, обшивкой.

От незнакомца воняло неприятно и странно, будто перед Салах-Гиреем оказался не человек, а трухлявый пень, побитый гнилью и обильно поросший поганками. Раздавленными поганками…

Странный гяур был одет в несусветную рванину, а его лицо по самые брови покрывала густая нечесаная поросль цвета мокрой ржавчины. А из этих зарослей на хана посверкивала пара хитрых и дерзких, как у хорька, глаз.

— Кто такой? Куда шел? Откуда? Отвечай! — грозно бросил Кучам, для убедительности чуть-чуть обнажая саблю, а потом с треском загоняя клинок обратно в ножны.

— Здешний я, — пожал плечами человечек, от чего исходящая от него вонь гнилья и тлена сделалась еще невыносимей. — Кличут Паньком, а шел я к достойному Салах-Гирею, чтобы предложить ему свою помощь. В обмен на союз…

— Какой еще союз? — опешил от такой неимоверной наглости незнакомца юноша.

— Ведомо мне то, что старый хан отправил тебя впереди всей орды, за первым ясырем. Как ведаю и о том, что если вернешься победителем, то ожидают тебя многие почести и славное будущее. Зато — коли не оправдаешь надежд Великого Хана — лучше б тебе, молодой батыр, в бою погибнуть, да навеки в степи остаться. Верно? — Панько цепко взглянул в глаза юноши и, увидев там нужный ответ, удовлетворенно продолжил. — А мне, как раз такой союзник подходит. Очень важное дельце провернуть надобно. Причем, желательно человеческими руками. О священной реликвии православных, небось, слыхал? Той самой, за которую султан щедро наградить обещал любого, кто ему ее доставит?

Салах-Гирей непроизвольно кивнул.

— Вот и хорошо. Есть у меня одна задумка, как святыню заполучить, но сам не осилю. Поэтому предлагаю тебе свою помощь в обмен на твою поддержку. Не сомневайся, юный хан, если сделаем все по уму, то и ясырь хороший возьмешь, и воинов уберечь сумеешь. А в стойбище вернешься с большой славой и богатством. В селениях станут слагать песни о твоей доблести и мудрости. Мужчины — уважительно кланяться и уступать дорогу. Лучшие батыры прискачут под твой бунчук[8], когда ты решишь собирать следующий поход. И не только по праву рождения, а из личного уважения и доверия к твоей невероятной удаче… А меня, хан, отблагодарить не трудно будет. Причем вся слава и добыча тебе достанется, чтоб мне в святой купели искупаться.

Суеверные татары настороженно переглянулись.

— Шайтан, — прошептал аталык, делая пальцами «козу». Жест, за поверьем, имеющий силу отгонять злых духов.

— Да, нет же, — небрежно отмахнулся странный человечек. — Шайтаны и прочие джины больше вашему Аллаху да его пророку Магомету служат, вернее — пакостят, а в православии, — при этом он с опаской, скосил глаза на небо, будто опасался оттуда разящей молнии и, немного понизив голос, закончил. — Существ, подобных мне, православные христиане называют бесами, или — чертями. А то кличут и вовсе попросту — Нечистым, Лукавым или Босоркуном. Хотя мне самому больше посердцу, когда Паньком называют. Рудым Паньком… Так каким будет твое решение и воля, Салах-Гирей, сын Махмуда? Ударим по рукам?

Вызывающе панибратское поведение неимоверно вонючего и, судя по всему, сумасшедшего гяура настолько возмутило молодого хана, что разом вывело из оцепенения. Он вскочил на ноги и велел, стоявшим рядом, нукерам:

— А-ну, причешите эту баранью падаль против шерсти! Да пожестче! Чтобы не забывался, с кем говорит!

Воины незамедлительно выполнили приказ, и два кнута одновременно потянули Панька по щуплой спине.

— Ой-ой-ой! — заверещал тот от боли, а затем свирепо повел глазами с одного басурманина на другого. — Чтобы вам к земле прирасти, голомозые дурни! — и как-то странно махнул левой рукой. Потом шагнул вперед и наклонился к самому лицу седого аталыка. — Кучам-ага[9], успокой своего чересчур вспыльчивого ученика. Я же к вам с миром пришел, а он меня, словно пса шелудивого — кнутами велел угостить… Не хорошо это, неправильно.

— Да как ты смеешь, вонючий кусок дерьма подыхающего верблюда! — взвился от этих слов юный хан. — Эй, вы, чего застыли?! Взять его и проучить, как следует!

Но оба верных нукера даже не пошевельнулись, а только таращились в ужасе и беззвучно разевали рты.

Нечистый криво улыбнулся, оскаливши белые и острые, словно волчьи клыки, зубы и неожиданно веско приказал:

— Сядь, Салах! Веди себя, как положено каждому из славного рода Гиреев, воину и мудрому повелителю! Не уподобляйся блажью глупой бабе на сносях! Если хочешь вернуться в орду с почетом и богатым ясырем, слушай меня! А коли считаешь, что постиг все знания и опыт, то мне здесь делать ничего… Пропадайте… Иблис с вами!

Вмешательство умудренного жизнью наставника не понадобилось. При виде столь разительной перемены в поведении странного незнакомца, юноша до того растерялся, что едва не бросился наутек. Но в последний миг сумел совладать с необъяснимой паникой и остался на месте. Будучи суеверным, как и все кочевники, он понял, что видит перед собой кого-то, чье сверхъестественное могущество гораздо сильнее ханской власти. И неказистый внешний вид всего лишь маска…

— Хорошо, Панько-ага, — пробормотал тихо юноша. — Я внимательно тебя слушаю. И готов последовать твоему мудрому совету…

— Вот и ладушки, — довольно кивнул бес, подошел и присел неподалеку на свое седло. — Хотя, если вдуматься, ничего чрезвычайного в моих словах не будет. Собственно, и не советовать я хочу, а попросту предложить свою помощь. Подождите здесь до полуночи, затем смело выступайте к Тивильжанскому броду и ничего не опасайтесь. Казацкая чата к этому времени будет крепко спать.

— Да может ли такое быть? — недоверчиво переспросил Кучам. — Если уж запорожцы стерегут переправу, то делают это, как должно. Ведь уснуть на посту для сечевика — вечный позор и бесчестье! Хуже — только откровенная трусость. За такую провинность в Сечи, я знаю точно, даже не смертью наказывают, а — изгнанием из товарищества!