Читать книгу "Вратарь и море - Мария Парр"

– Хаас! – закричали они хором.

Пес дернулся, потянул Лену, она оступилась, упала в тракторную колею, полную навоза, и выпустила из рук поводок.

Когда Лена вылезла из грязи, то была похожа на большую коровью лепеху. Две секунды она стояла, вытянув руки, как палки, подальше от себя, и буравила взглядом людей у грузовика. А потом решительно зашагала к ним.

– Вы не следите за своей собакой как положено! – отчеканила она.

Люди испуганно таращились на нас, особенно на Лену-в-навозе. Я беспокойно переминался с ноги на ногу.

Позади всех стояла девочка, похожая на солнце. Светлые кудри окружали лицо пушистым облаком, она чесала пса за ухом и смущенно улыбалась.

А потом они заговорили по-английски. В школе у меня дела с ним гораздо лучше, чем у Лены. Она вообще не понимала, на кой черт его учить, когда уже знаешь норвежский. Но как съездила на Крит, сразу все поняла.

Не успел я рта раскрыть, как она уже сказала:

– The dog was fast in a tree![1]

– О! Thank you! Thank you![2] – затараторил мужчина, которого мы посчитали папой.

Лена смерила его мрачным взглядом. Выглядела она зловеще, с нее капал навоз.

– The ferry is that way![3] – показала она пальцем. – Трилле, идем.

Я широко улыбнулся девочке с кудряшками и пошел за Леной.

– Ох уж эти туристы, – фыркнула она. – Надо ж так промахнуться – заехать на гору вместо пристани! Нужно клеить им на машины специальный знак «Опасность на колесах!».

Бутылка за бортом

Страдать ерундой на суше Лена больше не собиралась, поэтому на следующий день мы вспомнили о бутылочной почте.

Раньше мы постоянно кидали в море бутылки с записками. А в этом году – всего две. Одну с парома и одну с мола. Потому что Щепки-Матильды притягивают бутылки обратно. Все наши письма непременно выбрасывает на камни где-нибудь рядом с домом, и мы оказываемся в дураках. Настоящая бутылочная почта должна доплывать до Англии и Исландии, не говоря уже о Крите.

Поэтому сегодня мы встали в полпятого утра, чтобы выйти с дедом в открытое море. Он собрался на Коббхолмен, потому что с вечера поставил там сети.

– А чего так медленно твой катер тащится? – спросила Лена, едва мы отчалили от берега. – Вот на Крите была одна скоростная моторка, так она…

– На Крите, курица?! – возмутился дед. – Мой катер – это тебе не абы что!

И он стукнул кулаком о переборку.

Не найти, я думаю, человека, который любил бы свое судно так же; сильно, как дед «Тролля». Они с катером всю жизнь вместе.

– Мог бы добавить своему тролльчонку лошадиных сил, мотор посильнее поставить, – не унималась Лена. – Так мы весь день будем колупаться, пока на глубину выйдем.

– У меня лично весь день свободен, – ответил дед.

Я сел на палубу. Вдруг наше письмо правда переплывет океан? Мы написали в нем по-английски, как нас зовут, где мы живем и свои телефоны. И даже вложили наши фотографии. Нам кажется, если кто-то в другой стране прочитает письмо, он сразу захочет позвать нас в гости. Почему нет?

– Иностранцы очень крутые, – сказала Лена. – На Крите они…

Мы с дедом переглянулись и дружно закатили глаза.

– Лопнуло мое терпение, ватрушки зеленые! – внезапно завопила Лена у меня за спиной – и со всей дури швырнула бутылку за борт.

– Лена! – завопил я сердито. – Мы даже из фьорда еще не вышли!

Моя соседка печально смотрела на бутылку, которая то опускала горлышко в воду, то вскидывала, но вот спокойно легла плашмя и поплыла с попутным ветром к берегу.

– Могу прыгнуть в воду и достать ее, – смиренно предложила Лена.

– Спасибо, Лена Лид, только этого не хватало, – возмутился дед. – Я собирался рыбу ловить, а не девочек багром вытаскивать.

Лена театрально опустилась на палубу рядом со мной.

– Так я пленница на «Тролле»? До конца дня? Печенье здесь хоть дают или как?

Мы медленно чапали вперед вдоль берега, пока не вышли на простор. Мертвая зыбь качала нас, как в огромной колыбели, и весь шум с берега сразу пропал. Я перестал сердиться из-за выброшенной бутылки.

– Англия вон там, – сказала Лена и показала в ту сторону, где небо ложилось на воду.

– А Коббхолмен – вот он.

Остров чернел одинокой точкой посреди сплошной синевы. На нем стоял лишь маяк – и все.

– Это необитаемый остров? – спросила Лена.

– Ну теперь да, – ответил дед. – А раньше там жили.

Мы с Леной во все глаза смотрели на крошечный остров и притихший маяк. Ничего себе – вот так жить. Посреди океана.

Катер подошел ближе, и мы увидели дом и хлев. А между черных камней разглядели травяные заплатки.

Дед тоже молча смотрел на маяк.

– Трилле, ты знаешь, что твоя бабушка тут выросла?

– Чего?

Дед кивнул и повел катер к бакену, который качался на волнах чуть дальше в море.

– У тебя есть бабушка? – недоверчиво спросила Лена. – А как ее зовут?

– Она умерла, – ответил я. – Еще когда папа был маленьким.

– А-а.

Лена ничего больше не сказала, только задумчиво смотрела на маяк.

Спокойными, отработанными движениями дед готовился тащить перемет. О бабушке он редко говорит вслух. Но когда мы идем на кладбище за церковью, у нас с собой всегда два букета – один бабе-тете, а второй настоящей бабушке. У нее на могиле лежит небольшой круглый камень, непохожий на все соседние. «Очень скучаем» – написано на нем в самом низу.

Я долго смотрел на остров перед нами. Вокруг маяка и Коббхолмена как будто очертился круг света. Надо же, мама моего папы здесь выросла. Неужели ее папа был смотрителем маяка?

– Поберегись! – сказал дед и включил лебедку. Механизм затарахтел, заходил ходуном, и шнур начал наматываться на бобину.

Вытягивать перемет – это как киндер-сюрприз открывать. Никогда не знаешь, что попалось на крючки. Но у деда всегда ловится рыба, и никто в деревне не знает рыбные места лучше, чем он.